5
| "Духовная брань" (картинки с выставки) | ||||
 |
23.09 13:22 |  |
3750 | |
| golishev | ||||
| Выставка «Духовная брань» на «Винзаводе» удалась: вызвала громкий скандал, активно обсуждается в СМИ, растёт список зарубежных галерей, желающих видеть ее у себя. И так далее. Для любого деятеля современного искусства это и есть успех. Но не для Бондаренко-Багдасарова-Мальцевой. Потому все трое уходят корнями в искусство традиционное. Знаменитый собиратель и ценитель русских икон, выдающийся религиовед-культурог и молодой живописец-реалист с безупречной школой – триада исключающая насмешку, постмодернисткую игру со смыслами и символами, ставку на эпатаж. Всё трое – очень серьёзные люди. Четвертый крайне серьёзный человек – клирик РПЦ МП иеромонах Иларион (в миру Роман Зайцев), освятивший три работы, представленные на выставке, в полном соответствии с православными канонами. Техника, в которой написаны иконы «Духовной брани» вполне традиционна. Знаменитые «золотые ворота» - главное сокровище Суздальского кремля – тоже «золото на чёрном».  Cредневековый русский мастер ничего не знал о фотографии. Слово «негатив» ему ни о чём не говорило. И о существовании туринской плащаницы он не подозревал. А мы с вами видели. Мы знаем. Кроме того, мы знаем, что негативное изображение на туринской плащанице 7 октября 1997 года патриарх Алексий II освятил как Нерукотворный Образ Спасителя. 14-летняя Евгения Мальцева тогда заканчивала Детскую художественную школу №12 в городе Ижевске (Удмуртия). 15 лет спустя она стала первым художником, понявшим и принявшим дерзновение усопшего предстоятеля… «Балаклавы» в ее иконах появились сами собой. На самом деле, мы все ходим в черных балаклавах. Чтобы в этом убедиться найдите любую оцифрованную черно-белую фотографию, снятую при хорошем освящении в анфас, откройте ее в «Фотошопе» и сделайте негатив. Именно этот эффект обыгрывался в ранних версиях икон Евгении Мальцевой. Они сохранились в каталоге выставки и на цифровых носителях. На досках этих изображений уже нет. Они изменились. И продолжают меняться. Это не было запланировано заранее. Просто Евгения Мальцева относится к тому типу художников, который намертво прирастает к своим работам. Художник их бесконечно переписывает, переписывает и переписывает, потому что не может cмириться с несовершенством своего творения. Творец (с большой буквы) может - Он любит нас такими, какие мы есть. Творец (с маленькой буквы) – не может. Не должен мочь. Он отрывается от творения насильно, «с мясом». И больше не хочет на него смотреть - как на ненавистного ребенка, не оправдавшего надежд. Евгении Мальцевой повезло. Рядом с ней оказались не хирург с анестезиологом, а Виктор Бондаренко и Роман Багдасаров – мудрые тонкие люди, способные разглядеть в немощи силу. И потому разрыва не произошло… «Духовная брань» - не совсем выставка. Выставка – это статика (даже если экспонаты интерактивны и подвижны). Тем более, выставка икон! «Духовная брань» - динамика, процесс. Причем запущен он был задолго до открытия – когда рука художника впервые потянулась к иконам, которые уже считались законченными. И они стали меняться. То, что зрители увидели на официальном открытии выставки – лишь «поляроидный» снимок процесса. Сам по себе снимок не особенно интересен. Снимок – лишь точка на луче, направленном если не в бесконечность, то в неопределённость. Вы знаете, когда художница оборвёт пуповину и оставит иконы на произвол судьбы? Думаю, она сама этого не знает. А значит, «Духовная брань» идёт. Куда? Мне повезло больше, чем другим. Я видел иконы за два дня до выставки, и они отпечатались в моём сознании как еще один – промежуточный – «поляроидный» снимок. Третий. У остальных посетителей выставки есть только два – каталог в руках и работы на стенах. И только у автора их бесконечное множество, слипшееся в видеоряд. Итак, куда двигается Ветхозаветная Троица? На старте (см. каталог) это было талантливое прочтение рублёвского шедевра. Не больше, но и не меньше.  Когда от него остались «рожки да ножки» художница сетовала: «Ах! Почему я не могу нажать на Ctrl+Z?!» Чувства ее понятны. Послушная внутреннему голосу она уничтожила почти всю красоту, которая гарантировала ей восторги ценителей живописи и заслуженное признание. Помню свое потрясение, когда вместо светоносного чуда увидел почти черную доску с тремя «лампочками» - еле различимыми ликами в нимбах. Казалось, свет их с трудом пробивается сквозь толщу тёмной воды. Или нефти. Рублёвская композиция еще читалась. Но едва-едва. Как намёк. Чтобы понять эту роковую перемену мне пришлось убить в себе пошлого эстета и вспомнить о том, что икона – не картина. У иконы совершенно другая задача – "образ, отсылающий к Первообразу". Троичная икона отсылает к соответствующему православному догмату. От этой «печки» и надо плясать. Начнём с Андрея Рублёва. Его Троица – революция, переворот, взрыв мозга. Почему? Потому что он, взяв вполне рутинный сюжет и превратил его в «богословие в красках». Как Андрей этого добился? В первую очередь, УБРАВ ЛИШНЕЕ.   Ветхозаветную Троицу писали и до, и после него. Сюжет этот принято называть "Гостепреимство Авраама". Это чрезвычайно загруженная предметами и персонажами икона. Авраам, Сара, яства на столе, слуга режет тельца. Чего там только не увидишь! Стандартная Ветхозаветная Троица – это книжная иллюстрация, в которую изографы старались запихнуть побольше библейской информации. А русский гений пришел в нее, как Спаситель во Храм, разбросал птичьи клетки и столы менял опрокинул. Рублёвская Троица – ни одного раза не иллюстрация к еврейской священной истории! Андрей высказал несказанное. Минеральными красками и беличьими кистями написал неописуемое – ТРОИЧНЫЙ ДОГМАТ. Чтобы это чудо стало возможным, на доске должны были остаться только символы, необходимые для богословствования. Ничего лишнего… Не буду разбирать рублёвский шедевр по косточкам (это уже делалось много-много раз). Вернёмся лучше к Евгении Мальцевой. Начинала она как восторженная почитательница и подражательница Андрея. Эпигон. Подошла к своему кумиру с нежностью и трепетом. А он отпихнул ее ногой, обругал последними словами и выгнал вон. И поняла тогда Евгения Мальцева, что по-настоящему подражать Андрею – значит, убить Андрея. Чтобы жил в тебе не Андрей, но сама Святая Троица. Как жила она в нем, когда он выжигал напалмом, "вертеп разбойников", устроенный в ангельском сюжете византийскими богомазами. Или ты богословствуешь в красках, или тупо копируешь, обыгрываешь, варьируешь чужой «креатив». Третьего не дано. Евгения Мальцева поняла свою ошибку. И выжгла напалмом то, чем богословствовал Андрей. Остался лёгкий намёк на рублёвскую композицию. Впрочем, когда выставка открылась, не осталось и его - только черная доска и три кольца из сусального золота. Как кошачьи глаза…  Как Евгения Мальцева дошла до жизни такой? Поставьте себя на ее место. Перед вами громадная раззолочённая доска. Она светится, бликует, радует глаз. Она прекрасна сама по себе. Нарисуй на ней солнышко, травку, домик, завиток из трубы – уже круто! А если ты талантливый живописец, если твои руки знают, как обуздать и заставить работать на себя эту светоносность - вообще, шоколадно! Вот так – с рублёвской Троицей в голове, с кистями в руке – Евгения Мальцева ввязалась в это рискованное предприятие. И на первых порах вечер был вполне томным. Отличная работа! Дата выставки назначена. Каталог напечатан. «Профессиональные обиженные», расчесали ногтями с траурной каймой гнойные гондурасы своих поганых «чувств» - а значит, скандал (манна небесная для современного художника!) гарантирован. «Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?», как говорил Абдула. И весь этот вагон удовольствий художница пустила под откос. Сама. Потому что унылому триумфу живописца предпочла страшное счастье быть богословом. Последняя версия Троицы – вернее, крайняя (когда Евгения остановится – неизвестно) – озадачивает, обескураживает, ставит в тупик. Как квадрат Малевича. Из ступора выводит знание о пути, которым шел автор. Это путь Андрея – сурового редактора, недрогнувшей рукой отсекавшего лишнее. Итог: богословие в красках и портрет эпохи. Если грядущие поколения утратят все источники о временах преподобного Сергия, его учеников и последователей, если исчезнут все артефакты той эпохи и останется только одна потрёпанная открытка с репродукцией рублёвской Троицы, наши потомки будут знать о высоком русском средневековье всё. Троица Евгении Мальцевой описывает Россию начала XXI века с той же бритвенной точностью. В первую очередь, это залитый вонючей нефтяной жижей свет. И погребенная под ней красота, культура, вера, творчество, традиция, гармония – короче, все нерентабельное. В промежуточной версии троичный свет отчаянно пробивался изнутри, давая надежду. Автор нас и ее лишил, поставив страшный диагноз: больной безнадёжен. Россия – хоспис. Иммунная система подорвана окончательно. Настроение бодрое – идём ко дну. Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? На негативном изображении самые светлые пятна – глаза. На Богородичной и Спасовой иконах Евгении Мальцевой они не просто светлы, а светоносны. Кажется, что через них, как сквозь прорехи в крыше, на зрителя выплескивается всё солнечное золото, щедро разлитое по левкасу. Доска же Ветхозаветной Троицы надёжно замурована. Никаких прорех. Сусальное золото наклеено поверх красочного слоя. Грубо. За версту видно, что аппликация. Потому что око России XXI века – темнее, чем у негра толстый кишечник. Светлоокие современники Сергия Радонежского были достойны рублёвского многоцветья и совершенства линий. А чего достойны очи-черные/очи-страстные современников Путина и Гундяева? Евгения Мальцева ответила на этот вопрос суицидом – закатала в асфальт красоту, которую сама же создала. «Давай, иди, гуляй, досвиданья!» - машет рукой Мальцева-художник. И затролленный ею кареглазый современник чувствует себя идиотом. Чтобы выйти из ступора нужно поверить в чудо – в то, что эта хрупкая девушка из Удмуртии – не художница, а «богослов в красках». Более того, как богослов она круче Андрея. Трудно поверить, правда? Я сам поверил в это несколько часов назад, и еще не свыкся с этой мыслью. Завтра может быть свыкнусь - найду подходящие слова, отточу формулировки. А пока могу предложить только эти... Православной догматике присуща сдержанность. Богословие наше преимущественно апофатическое – то есть, мы более-менее уверенно говорим о том, чем Бог не является. И удивляемся наглости католиков и «разных прочих шведов», которые на голубом глазу описывают Его так, будто вместе в бане парились. Православный догмат о Троице, несмотря на кажущуюся описательность, тоже глубоко апофатичен. В нем постулируется три вещи: 1. Говоря о Творце (Отце), о Логосе (Сыне) и Утешителе (Святом Духе), мы во всех трех случаях говорим о Боге. 2. Все три перечисленных имени – не синонимы. Между ними есть разница. Наше знание о Боге ограничивается знанием о наличии этой разницы. Больше мы о Боге не знаем ничего. 3. Чтобы обозначить эту разницу мы вынуждены использовать заведомо неподходящие слова. Мы говорим: Сын от Отца рождается, Святой Дух от Отца исходит. Сам Отец ни от кого не рождается и ни от кого не исходит. Оба термина – «рождение» и «исхождение» - не могут быть разъяснены. Их единственная функция – указать на наличие разницы. Троица Андрея Рублёва для своего времени предельно апофатична. Что видим на иконе? Ангелы в гостях у Авраама? Превечный совет? Ху из ху за столом? А в ответ тишина. Понимай, как знаешь. Готовые ответы – у римского папы. У православных – самообслуживание. Но в наш век рублёвский шедевр уже не работает – не богословствует. Слишком красиво. Слишком антропоморфно. Нет у его красочной проповеди адресата. Кому это интересно? Разве что гостям столицы, которых, как Моисей евреев, таскает за собой третьяковский экскурсовод... Троица Евгении Мальцевой (на момент открытия выставки) – это кольца (или кошачьи глаза). Мы можем уверено сказать, что их три. Что у них одинаковый диаметр и разные прорези. Материал – сусальное золото. Ослепительное, нестерпимое, безжалостное. Доска - тоже когда-то золотая, потом талантливо расписанная и, в итоге, залитая краской цвета нефти (сорт Urals) - отшатывается от божественной аппликации, как жертва от рук палача. Отделяется от нее, пятится, влипает в стену. В итоге, блестящий перевод троичного догмата на язык современного искусства, зависает в воздухе, озадачивая своей неуместностью. Но всё становится на свои места, когда понимаешь: икона не столько про Троицу, сколько про богооставленность. Золотые сферы находятся на прежнем месте - Бог не меняется. Меняется мир, меняется человек. Причём, меняется именно так, как менялась икона в руках Евгении Мальцевой: от рублёвского праздника, пронизанного божественным присутствием, к нынешней угрюмой тьме, в которой бал правит «человек греха, сын погибели» во всех его бесчисленных ипостасях.  Висит он слева от Троицы. С косой трещиной, напоминающей след от разящего меча. Эту работу Евгения Мальцева написала быстро. И больше к ней не прикасалась. Пуповина отвалилась сама. Как от трупа. Апостол Павел заблаговременно сообщил нам приметы преступника («противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святыней») и место его постоянной дислокации («в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога»). Для художника с развитым воображением этого более, чем достаточно. На мертвой "анти-иконе" Евгении Мальцевой не человек, а жест – чьи-то грязные руки вцепились в предмет, напоминающий патриарший куколь. Вместо лица - какая-то золотистая рябь. Остальное сделал Хамовнический суд - признал ругань в адрес конкретного физического лица богохульством. То есть, де-факто уравнял его с Богом. Строго по апостолу Павлу. Имеющий уши да слышит... Вернёмся к Троице. Православный догмат, запечатлённый в красках, всегда был особой иконой. Существует много молитв Святой Троице, но, положа руку на сердце, нельзя не признать, что молиться богословской абстракции как-то не с руки. Троица Андрея Рублёва – отличный повод для богомыслия, для хвалебных песнопений, но не для личной молитвы. Троица Евгении Мальцевой, как ни странно, имеет здесь преимущество – на нее идеально ложится одна из главных молитв Евангелия. Вернее, не молитва – а стенание, вопль. Попробуйте глядя на ее икону повторить христово отчаянное «Или! Или! Лама савахфани?!» Или из того же псалма по-славянски: «Боже! Боже мой! Вскую оставил мя еси?!» Я не знаю ни одного изображения, которое бы подходило к этим словам лучше, чем живая икона Евгении Мальцевой! Ради одного этого стоило выжигать напалмом «рублёвскую» красоту и подставляться под недоуменные хмыканья арт-критики... В последнем слове Надежды Толоконниковой есть примечательный момент. Она называет «родным» принцип «плохой рифмы» и цитирует Введенского: «Бывает, что приходит на ум две рифмы, хорошая и плохая, и я выбираю плохую, именно она и будет правильной». Евгения Мальцева спрятав под плотный красочный слой «рублёвскую» светоносную красоту, исполнила именно эту заповедь. Резкая как «нате» Толоконникова называет это «нерв в пОпе». У Мальцевой он есть! Послушная этому нерву она замазала сулящие успех балаклавы на Троице и пригасила этот выгодный эффект на других иконах. Даже если правильное оказывается «плохим», всё равно выбирать надо правильное! Ставшая уже культовой икона Спаса Нерукотворного, напоминавшая женское лицо в балаклаве, сначала «обросла» бородой (промежуточная версия), а на выставке я увидел почти автопортрет. Спокойный. Без экспрессии.    «Во Христа крестихомся, во Христа облекохомся», - поют в Таинстве Крещения, обходя купель. Чем бы ни руководствовалась художница, сообщая образу Спаса свои черты, сказала она именно это. Христос для христианина – не господин и не объект поклонения, а образец для подражания. Главная и единственная цель христианской жизни – уподобление Христу. Изначальный вариант Спасовой иконы, зафиксированный в каталоге, безусловно был «хорошей рифмой». Евгения Мальцева предпочла ей правильную... И только Богородичная икона живёт у Евгении Мальцевой ровно, без рывков. Основная идея не меняется кардинально, лишь уточняется. Идея эта проста: в обширной богородичной иконографии нет места той пожилой женщине, которая стояла у Креста и жила в Эфесе под апостольской опекой. Доминирует образ мадонны – молодой матери с младенцем. Евгения Мальцева своей иконой восполнила этот пробел.  В промежуточной версии, которую я видел, накануне выставки была заметнее третья рука. Последний вариант гораздо сдержанней – теперь автор лишь намекает на Иоанна Дамаскина, оставляя за зрителем право этот намек не заметить. Зато лик Богородицы приобрел знакомые черты. Именно такие кроткие, но удивительно стойкие русские женщины спасли церковь в период сталинских и хрущевских гонений. Я еще застал их в конце 80-х – начале 90-х. Именно церковные бабушки – стали моими первыми «православными университетами». В отличие от нынешних "свечниц" (вчерашних комсомолок), они никого не поучали. И ни на кого не обижались. Они просто жили той неброской церковной жизнью, которой сызмальства научились у своих «дореволюционных» родителей. И жизнь их сама по себе была уроком. В заключение пару слов о Pussy Riot. Вернее, о Надежде, Марии и Екатерине... Глаза на них мне открыла Яна Бражникова. На очередном заседании Общества Христианского Просвещения она обратила внимание на любопытный казус: оказывается, четкое разделение на приватное/публичное, сакральное/светское и пр. – относительно недавние изобретения. Лет 200-250 назад это придумали. Не раньше. Изначально границы эти были условностью или не существовали вовсе. В русской избе не было изолированных комнат. Мужики и бабы мылись в общей бане. И Русь при этом была Святой. Вся. Включая отхожие места и казематы. Возможно, роковую роль сыграл распад сословий и зарождающийся капитализм. Так или иначе, нынешний мир полон лишних стенок и перегородок, которые мешают естественной циркуляции творческой энергии. Или, говоря христианским языком, закрывают путь в Царствие Небесное. «Вам к Богу? Это налево. Встанете в очередь. Мужик с бородой в черном платье-макси растолкует: что дальше делать». И люди становятся в очередь. Велено ж! Простые вопросы: «КЕМ велено?» и «С какого перепугу?» у них не возникают... Так вот. Надежда, Мария и Екатерина – это те самые герои-простецы, которые эти вопросы осмелились задать, чем крепко врезали по перегородке «сакральное-светское». А за 4 года до панк-молебна Надежда Толоконникова хряснула по перегородке «приватное-публичное», выставив на всеобщее обозрение имитацию полового акта со своим законным мужем (отцом ее ребенка) Петром Верзиловым. Реакция рабов фиктивных ограничений порадовала идиотизмом и свирепостью. Сколько лет прошло после "наследника-медвежонка", а Вовка Тупин всё надрачивает свой пупырышек на «груповой секс», которого не было. И свечница Сокологорская, и охранник Потанькин, и миллионноголовое стадо их парнокоптных клонов всё повторяют и повторяют заученные заклинания про «оскобленные чувства», которых нет в природе. Хитрожопое дурачьё, которое порицает одновременно и панк-молебен, и Хамовнический суд, получает колокольчик на шею и отправляется на пастбище - к Сокологорской и Потанькину. Тут тоже всё просто. Дальше сложнее. Конечно, естественная реакция нормального человека на происходящее вокруг Pussy Riot – возмущение. А девушки, соответственно, не могут не вызывать сочувствия. Хочется их поддержать, подставить плечо. На первых порах это нормально. Но в какой-то момент нельзя не задаться вопросом: а что, собственно, они сделали? И какой урок из этого могу извлечь лично я? Скажу честно: пока Яна Бражникова мне глаза не открыла, я ответа на эти вопросы не находил. А когда нашел, понял: жалеть нужно не Надежду, Марию, Екатерину, а себя. Ибо они – люди, а я – хрен на блюде. От них врата адовы содрогнулись, а от меня им какой ущерб? В момент, когда это понимаешь, всё меняется. Вчерашние подзащитные, становятся вдохновительницами. Происходит переоценка ценностей. Больше не хочется быть "защитником" или "сторонником". Хочется быть продолжателем их дела. Не эпигоном в балаклаве, а именно продолжателем - то есть, делать что-то своё, бьющее в то же место с той же силой… Так вот. Виктору Бондаренко, Роману Багдасарову и Евгении Мальцевой это уже удалось. Они ударили. И по мере того, как иконы «Духовной брани» освобождаются от чёрных балаклав, они становятся всё ближе и ближе к тому, ради чего Надежда, Мария и Екатерина пожертвовали свободой. И станут еще ближе. Потому что эти иконы – живые. |
||||
| Обсудить в блоге автора | ||||
Смотри также:
Сюжет по теме
 |
Ходит некто православный
|
