Как многие из вас вероятно знают, неделю с 27-го июля по 4-е августа я провёл в плену у российского государства. Иначе как пленом или похищением это назвать невозможно, потому что, чтобы называть это арестом, должна присутствовать хотя бы тень законности. В моём случае законным моё задержание и содержание назвать довольно сложно.

Меня задержали на Трубной площади, где проходила встреча с независимыми депутатами, для проведения которой по закону в принципе никакое согласование не нужно. Власти естественно сочли её продолжением митинга, хотя все, кто добирался на Трубную, делали это поодиночке. Задержанным на Трубной, как самым главным революционерам добравшимся до конечной локации, вменили часть 6.1 статьи 20.2. административного кодекса («Участие в несанкционированных собрании, митинге, демонстрации, шествии или пикетировании, повлекших создание помех функционированию объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры, связи, движению пешеходов и (или) транспортных средств либо доступу граждан к жилым помещениям или объектам транспортной или социальной инфраструктуры»), потому что эта статья арестная, а значит можно держать задержанных в ОВД дольше и потом наказать их сильнее. При этом, если я правильно понял слова моей адвокатессы (да, в русском языке есть такое слово) замечательной Maria Eismont, к этой статье есть пояснение Верховного или Конституционного суда, согласно которому для её применения должны быть доказанные серьёзные последствия перекрытия инфраструктуры. Например, скорая не попала к больному, и он умер именно из-за того, что протестующие перекрыли дорогу в конкретном месте. Таких последствий, конечно же, не было.

Я не был особенно активным участником митинга. Когда полиция начала хаотичные задержания, я вообще попытался оказаться подальше от происходящего и хотел уйти, но не мог этого сделать, поскольку площадь была окружена, так что «законным требованиям сотрудников полиции» у меня в принципе не было возможности. Поэтому я стал просто фотографировать противостояние под цветочной аркой, и именно в этот момент меня взяли под белы рученьки двое самых ленивых полицейских, которые проходили в этот момент мимо меня. Я не стал сопротивляться, потому что понимал, что будет только хуже. Однако степень моего участия в митинге и сопротивления или непротивления полиции неважны по двум причинам.

Первая: на Трубной площади нет объектов инфраструктуры, которые собравшиеся там на тот момент люди могли бы перекрыть – люди стояли на бульваре и их спокойно можно было обойти, так что вменять вышеупомянутую часть 6.1 статьи 20.2 там было не за что. Перекрывали там что-либо только полицейские: из-за них люди не могли выйти из кафе или покинуть площадь. Тем же, кого там арестовали, вменяют перекрытие Тверской и Цветного. Однако никаких доказательств тому, что кто-либо из задержанных в этом перекрытии участвовал у полиции нет. В суде полиция в качестве доказательств предоставила видео и фото, на которых показана просто идущая толпа, в которой меня (и других задержанных) нет, а также рапорты сотрудников, которые не присутствовали на площади при задержании, о том, что они нас там видели. У моих сокамерников на суде даже присутствовал человек, составлявший рапорт (в другие суды этих людей вызвать отказались), и на вопросы адвоката он сказал, что не видел данных задержанных, несмотря на то, что в рапорте у него сказано обратное. То есть он на суде признал, что соврал в рапорте, и тем не менее суд не нашёл оснований не верить словам сотрудников полиции, потому что показания в их написанных под копирку рапортах не противоречат друг другу. Я же во время перекрытия этих улиц вообще был в других местах (покупал выпуск журнала «Театр» про феминизм и возлагал цветы к генпрокуратуре в поддержку сестёр Хачатурян (о них здесь: https://www.bbc.com/russian/features-48750428 ), и у меня есть чеки это подтверждающие, но суд это, естественно, тоже не интересовало. При этом показания моих свидетелей, которые сказали, что мы все встретились только на Трубной, и там я мирно стоял с книжечкой, никому не мешал и подчинялся требованиям сотрудников полиции (тогда как в рапортах написано, что не подчинялся), суд отверг как «субъективные».

Вторая: идея о том, что митинги нужно согласовывать, противоречит конституции. Несогласованное мероприятие ещё не значит незаконное. О митингах нужно уведомлять. И только если есть веские причины не проводить митинг в конкретном месте, государственные органы должны обосновать, что это действительно так, и предложить равноценную альтернативу. Не может быть так, чтобы по всему центру Москвы единственным безопасным местом для проведения митингов был только проспект Сахарова. Тем более что власть постоянно устраивает свои митинги то у Храма Христа Спасителя, то на Тверской. Так что отказы в проведении митингов оппозиции по сути дела незаконны, а, согласно постановлению Пленума Верховного Суда, заведомо незаконный отказ в проведении митинга или другого публичного мероприятия (шествия, демонстрации и т. д.) является административным правонарушением. Однако законы о митингах сформулированы так расплывчато, что «несогласованным мероприятием» и «созданием помех функционированию объектов жизнеобеспечения» называются вещи от «невозможности обеспечения безопасности» до «создания помех движению пешеходов». Власть постоянно ссылается на «невозможность обеспечения безопасности» при отказе в проведении митингов, в то время как у нас настолько мирные митинги, что если бы власть не выводила на них полицейских, то можно было бы быть абсолютно уверенным, что на них никто бы не пострадал, и люди бы просто мирно покричали бы у мэрии несколько часов, походили бы по городу и спокойно разошлись. В принципе так и было в Питере на День России в прошлом году, когда полиция практически не вмешивалась, и демонстранты прошли от Марсова поля до площади Восстания, а потом разошлись. Когда же полиция решает вмешаться, у нас сразу начинаются травмы, задержания, аресты и уголовные дела. Если же не считать каждую пробку в городе или столпотворение народа в час пик «созданием помех движению пешеходов», то тут полиция на митингах тоже создаёт для горожан гораздо больше проблем, чем протест. Не случайно в этот раз митингующие использовали как лозунг слова полиции «не мешайте проходу граждан» с марша по делу Ивана Голунова.

Тем не менее, во время участия в мирном собрании, которое никому не мешало меня схватили и отвели в автозак. По правилам, в автозаке люди должны только сидеть. Не должно быть так, чтобы они стояли. Однако, когда я туда попал, там уже не было сидячих мест. Задержанные уже просто начали сопротивляться тому, чтобы туда кого-то ещё подсаживали, потому что место для того, чтобы в нём стоять, уже тоже заканчивалось. Всего в итоге, когда нас повезли в ОВД Алексеевская, нас там было 24 человека. Когда мы приехали к ОВД, нас стали выводить по одному и очень долго оформлять протоколы – всего я провёл в душном автозаке без воды 5 часов. Мы сначала думали, что это делается, чтобы растянуть время нашего пребывания там, потому что вычитали, что время задержания начинается с момента доставления в здание ОВД, а более 3-х часов по статье за участие в несогласованном митинге держать нельзя. Только при оформлении протоколов мы узнали, что нам вменяется арестная статья. Но перед этим у нас, опять же в нарушение правил, забрали телефоны (должны забирать после оформления протокола), так что мы не могли сообщить кому-либо, какая статья нам вменяется, да и при оформлении протокола нам наши права и суть обвинения тоже толком не объяснили (нарушение). Как мы выяснили позже, к ОВД приезжал адвокат от «Апологии протеста», но его так и не пустили (и снова нарушение).

После оформления протоколов нас разделили: 8 человек, включая меня остались в ОВД Алексеевская, а остальных развезли по другим ОВД. Первую ночь мы провели, не зная, почему нас так долго держат, что с нами будет, и почему мы не получили помощи (хорошо ещё мои друзья смогли пробить передачки с едой и водой). Нас всех восьмерых держали в обитой оргстеклом клетке, в которой помещались только 4 матраса (а больше матрасов в ОВД Алексеевская, как позже выяснилось, и не было), а воздух нормально не вентилировался. Соответственно, нам было очень душно и не было возможности нормально лечь спать (это ещё не пытки, но уже на грани, и уж точно нарушение условий содержания). При этом в ОВД было ещё две свободные камеры на 3-х человек каждая, но в них нас по какой-то непонятной причине не стали помещать.

Ситуация изменилась только на следующий день после приезда правозащитников из ОНК. Когда они вошли в камеру, они ужаснулись условиям содержания и духоте, от которой несколько задержанных включая меня уже чуть ли не падали в обморок. На их замечание начальник ОВД робко сказал «ну да, немного неудобно, немного душно». Вот ему бы конечно было так «немного» неудобно. К сожалению, даже великолепной Екатерина Шульман из СПЧ при президенте РФ не удалось убедить его, что нет никаких оснований держать нас до суда. Тем не менее, ситуация улучшилась, и на нас как из рога изобилия посыпалась общественная поддержка. В ОВД же через раз были сочувствующие нам дежурные по части, которые позволяли выйти покурить и всячески старались сделать так, чтобы нам было комфортно. Дальше оставалось только ждать понедельника, потому что нас ожидал либо суд, либо истечение дозволенного срока задержания по данной статье.

В понедельник суды были крайне загружены, поэтому из 8-ми человек случайным образом выбрали и отправили в суд троих, среди которых был я. Адвокатесс мы себе нашли только там, прямо на месте, и прямо перед заседанием слепили защиту из того, из чего могли. Дополнительное время на подготовку нам естественно не дали. Судья Петухов Д.В., по всей видимости, даже не слушал то, что говорили подсудимые, поскольку во всех протоколах написано было одно и то же: якобы подсудимые утверждают, что присутствовали в месте проведения митинга, но в самом митинге не участвовали. Многие люди действительно пытаются сказать, что просто гуляли, в надежде избежать «наказания» (в кавычках, потому что наказание налагается за преступление, а преступления мы не совершали). Понимая, что всех всё равно осудят, я идейно решил признать, что я принимал участие во встрече с депутатами. Тем не менее, судья написал в моём протоколе то же самое, что и у других подсудимых, таким образом грубо исказив мои показания и показания моих свидетелей, которые вообще то зафиксированы в моём оспаривании протокола, письменной позиции по делу и, как я понимаю, в заявлении моей адвокатессы.

Ещё одной особенностью моего суда было то, что тем, у кого была постоянная московская регистрация, давали штраф, а тем, у кого её не было, давали арест на семь суток. Моим сокамерникам в спецприёмнике суд дал по 10 суток всему автозаку без разбора, для чего опять же нет никаких оснований, поскольку Пленум Верховного суда России считает, что административный арест за нарушения в ходе митингов и других публичных акций допустим лишь в исключительных случаях, а назначаемые гражданам штрафы могут быть ниже предусмотренных статьей КоАП. Таким образом, суд не только назначил несоразмерное «преступлению» «наказание» (за вождение без прав в состоянии алкогольного опьянения или избиение жены у нас могут дать и то меньше), но и на уровне своих решений воспроизвёл пропагандистский тезис о том, что не-москвичи якобы понаехали (или были привезены) и вмешиваются в наши местные выборы. Тоже мне, открыли Америку, что в Москве куча приезжих! Я живу и учусь тут с перерывами уже пять лет, люблю этот город и воспринимаю его как свой. Так что неудивительно, что мне небезразличны местные выборы, хоть я и не имею права на них голосовать. Они бы ещё проверяли по районам, может кто вышел от района, в котором не было незарегистрированных независимых кандидатов, и говорили этим людям, что их хата с краю, так что пусть не вмешиваются. А я в эти выборы вовлечён уже давно: я являюсь членом избирательной комиссии с правом решающего голоса (что значит, что административное наказание мне в принципе нельзя было вменять без одобрения генпрокурора Москвы, о чём все в суматохе забыли). Я прекрасно знаю, как собирались подписи за независимых кандидатов: там вся информация списывалась только непосредственно с паспорта, а не по памяти, каждая закорючка проверялась, каждая ошибка фиксировалась. А ещё я знаю, как собирались подписи за провластных кандидатов, потому что один раз ко мне подходил их сборщик, который выглядел крайне неопрятно и явно был немного пьян. Он предложил мне поставить подпись, даже не спросив, имею ли я право сделать это в данном районе, и даже моё замечание о том, что у меня нет московской регистрации, его не смутило. В его листе были заполнены только части с именами, датами и подписями, а паспортные данные были пропущены.

Мой сопровождающий из ОВД в принципе изначально был очень напряжён всем происходящим и пытался удержать своих подопечных под полным контролем, пока адвокатессы не разъяснили ему, что он обязан дать нам возможность пообщаться с ними наедине, позволить выстроить линию защиты и т.д. Только после этого он немного успокоился и сел в сторонке ждать решения суда. Получив постановление суда, он оказался в замешательстве. Сначала он попытался передать меня судебным приставам, но они сказали, что я «не их клиент», и с постановлениями суда должны разбираться сами ОВД. В моём ОВД по всей видимости не было такого опыта. Тем не менее, он вызвал машину, и, пока мы её ждали, мы разговорились о политике. Оказалось, что он по большей части согласен с протестующими, хотя и не верит в эффективность митингов (предложил вместо этого тысяче человек приковать себя у Совета Федерации и объявить голодовку). Мои сокамерники потом рассказывали, что их сопровождающие тоже часто выражали недовольство властью, и что некоторые полицейские говорили, что уволятся, если их погонят бить протестующих. В ОВД ко мне подошла женщина, отбиравшая дела, которые поедут в суд, и выразила сожаление, что отправили в суд и арестовали именно меня, хотя она выбирала дела случайным образом. Там же я поговорил с ещё несколькими полицейскими, которые спустя пару дней после митинга были уже гораздо более благосклонны к задержанным и гораздо расслабленнее с нами общались, и выяснил, что большинство из них считают себя аполитичными и даже работают не за идею, а просто потому что жить как-то надо. Многие из них тоже устали от власти и от условий жизни в стране, но просто не знают, что со всем этим делать, потому что привыкли думать, что ничего изменить невозможно. Практически каждый полицейский, с которым я разговаривал, сначала спросил меня, сколько мне заплатили за выход на митинг, и я каждому ответил, что заплатили за выход на митинг только самим полицейским. Каково же было моё удивление, когда один из них всё же сказал мне, что им не оплачивают переработки и работу в выходные, и что их профсоюз задавлен государством (хотя митинги – самое время для них покачать права).

Дальше меня повезли в спецприёмник №1 на Симферопольском бульваре. Там была очередь из оформляемых задержанных, поэтому у его ворот мы прождали часа три. Плюс ещё три часа я сидел в ОВД, и как-то эти 6 часов выпали из времени моего ареста, так что выпускали меня не в 21:00, как написано в протоколе задержания, и не в 18:55, как в протоколе суда, а в 03:15 – то есть по времени оформления в спецприёмнике. К этому времени у меня уже естественно не было сил волноваться о том, что со мной будет – я просто хотел спать, так что в камеру я входил уже без особой паники, хотя встретивший меня в ней мужчина и показался мне поначалу пугающим. На следующее утро я выяснил, что из 14 человек в камере 6 были с митинга, так что страх мой уже почти совсем пропал. Да и остальные арестованные оказались довольно приятными: познакомились, объяснили правила, рассказали, за что арестованы, шутили, старались не мешать друг другу. В основном в спецприёмнике люди сидели за вождение без прав, хотя у большинства это был не первый арест и у многих за плечами были реальные сроки, что, однако, не сказалось на человеческом отношении к новоприбывшим.

После ОВД спецприёмник кажется просто санаторием. Очень плохим санаторием со старыми грязными и неудобными матрасами и подушками, одноразовым бельём из хлопчатобумажной ткани похожим на гигантские влажные салфетки, тесными и грязными комнатами с туалетом, отгороженным стенкой, закрывающей тебя до плеч, внутри, немного пресным и плохо приготовленным, но тем не менее трёхразовым питанием, бутылками с кипятком, которые, чтобы не остывали, хранятся под одеялами в углу, одним столом на «хату», отсутствующими зубными щётками, пастой и полотенцами (напомню, туда везут прямо с суда, так что времени собраться у тебя нет) и душем раз в неделю (хотя даже в СИЗО два раза). Нас раз в день где-то на полчаса выводили погулять и ещё раз в день выдавали телефоны на 15 минут.

На второй день ареста к нам пришли сотрудники Следственного комитета и Уголовного розыска (они, я так понимаю, обходят ВСЕХ, кого задержали на митинге, а до нас просто было проще всего добраться и проще всего на нас надавить). Они пытались нас допросить как свидетелей, воспользовавшись лазейкой в законе, согласно которой свидетелей можно допрашивать без адвоката. Мы отказались отвечать на все вопросы, воспользовавшись, как и в ОВД, 51-й статьёй конституции. Однако они всё же заполучили от нас данные, которые мы не обязаны были сообщать (а это любые данные, кроме паспортных), а также заставили некоторых из нас сделать фото и сдать анализ слюны. От последнего по закону мы по той же 51-й статье могли отказаться, но некоторым из нас (включая меня) следователь откровенно наврал при объяснении наших конституционных прав (что опять же является нарушением), сказав, что мы не можем этого сделать. Кроме того, домой к родителям одного из арестованных приходили с расспросами и назидательной беседой сотрудники полиции – так что скажите своим родителям, чтобы они с ними не разговаривали в случае чего и тоже пользовались 51-й статьёй.

На следующий день к нам посадили человека, из-за которого в камере внезапно разгорелся острый конфликт. Сначала его никто не заметил, но в какой-то момент бывалые сидельцы решили с ним поговорить и началась ссора, которая шла в основном на жаргоне, так что люди без опыта пребывания в колониях не понимали 50% сказанного. Когда конфликт улёгся, мы попытались выяснить его суть и узнали следующее. В начале 2000-х Путин решил попытаться искоренить воровскую культуру с помощью радикального насилия (потому что зачем пытаться избавиться от социальных причин, порождающих проблемы, когда можно просто применить побольше насилия, ведь это так эффективно), и возникли так называемые «чёрные зоны», порядок на которых, как и раньше, устанавливался на основе взаимных договорённостей «воров в законе» и администрации, и «красные зоны», которые были полностью подконтрольны полиции. В «красных зонах» попавшим предлагался выбор: отказ от статуса и прислуживание надзирателям, которое значит унизительные работы и участие в насилии над другими заключёнными, либо же изнасилование, которое означает автоматическую потерю статуса вора в законе и приобретение статуса опущенного, а также постоянное подвергание насилию со стороны надзирателей и других заключённых. Единственный способ хотя бы частично избежать этого – постоянно вскрываться и отправляться в медпункт. Эта система практически полностью уничтожает человека как личность и заставляет его изворачиваться, предавать, идти на сделки с совестью и т.д., поэтому заключённых с «красных зон» мягко говоря недолюбливают все остальные, из-за чего собственно и начался конфликт в нашей камере – приехавший сказал, что сидел в «красной зоне», и как-то следов селфхарма на нём не обнаружилось. А заподозрили его изначально, потому что он вёл себя довольно странно: из его речи невозможно было вывести какую-то связанную картину его жизни, он всё время мельтешил, что-то делал, вторгался в личное пространство, не очень хорошо понимал то, что ему говорят, непонятно зачем снова и снова воспроизводил какие-то факты, разговаривал сам с собой – это было не полное безумие, но явное нарушение связи с реальностью, так что ничего из того, что мы о нём выяснили, невозможно считать достоверным. По иронии судьбы, именно он, человек больше всего поломанный этой системой (судя по всему он ещё участвовал во второй чеченской компании и долго бомжевал), больше всего агитировал за Путина и Шойгу (хотя даже он в какие-то моменты соглашался, что на выборы должны быть допущены независимые кандидаты).

На четвёртый день я ездил в Мосгорсуд на апелляцию. Сопровождавшие меня устроили из этого настоящий цирк, надев на меня аж две! пары наручников: одни на мои руки и одной приковали меня к сержанту. После суда, правда, немного расслабились и оставили только одну пару, чтобы приковывать меня либо к сержанту, либо к стульям. Суд предсказуемо апелляцию отклонил. Было ощущение, что судьи – это просто говорящие головы, которые просто воспроизводят приговоры с бумажки, а на любые твои доводы и доказательства (включая довод о том, что суд первой инстанции исказил мои показания), затыкают уши и отвечают «блаблаблабла». Там же, в суде, пересеклись с недавно вновь арестованным прямо на выходе из спецприёмника анархистом из Нижнего Владиславом Барабановым, который рассказал, что Михаила Светова, которого арестовали после провала переговоров с мэрией прямо на выходе из неё за призывы идти на митинг, ставшие незаконными, видимо, только после провала переговоров, отвезли к ним, в спецприёмник Бибирево. Снова общались с полицией. Мария Эйсмонт рассказывала им про то, как плохо работает у нас судебная система, в которой 99,8% приговоров по делам, дошедшим до суда, обвинительные. При этом расширение практики привлечения суда присяжных к процессу на бытовые уголовные дела приводит к снижению этой цифры до 50%. И это не только потому, что присяжные добрее, но и потому, что прокуратура разучилась работать. Она (Мария) однажды была свидетельницей процесса, на котором судили человека, который уже неоднократно совершал преступления, и прокуратура стала апеллировать именно к его моральному профилю «да как можно не осудить такого вот человека, перед нами же настоящий преступник» и т.д. и т.п. Адвокат же апеллировал к тому, что никаких доказательств его вины обвинение не предоставило, и присяжные, естественно, согласились с фактами, которые прокуратура даже не потрудилась собрать. Самый же дикий случай, который она наблюдала произошёл, когда людей, у которых были все доказательства (фотографии с дня города, данные о местонахождении телефонов и т.д.) того, что они находились за 800км! от места преступления в момент его совершения, суд всё равно осудил на 6 лет, написав в протоколе что-то вроде «представленные защитой доказательства суд НЕ ВОЛНУЮТ»! (этот протокол до сих пор висит на сайте суда)

На этом программа развлечений нашего иммерсивно-интерактивного камерного социального триллера в общем-то заканчивалась, так что нам оставалось целыми днями только читать, разгадывать кроссворды, смотреть на гуляющего за решёткой Алексей Навальный, при котором наша «хата» несомненно похорошела просто потому, что он передал нам сигарет, уже тем самым сделав для нас больше, чем Путин, и вести философские беседы, которые кстати были весьма интересными. В нашей камере сидели молодые и старые, атеисты, христиане и мусульмане, крайне левые, профеминисты, социалисты, либералы, зелёные, сторонники рынка, так что нам было о чём поговорить. Мы обсудили историю реформ в России, устройство тюрем как инструментов наказания, а не исправления, огусодартсвление церкви, которое ведёт к искажению её идеалов и в долгосрочной перспективе подрывает доверие к ней со стороны прихожан, наркофобию, которая у нас почему-то сильнее, чем страх перед насилием, и то что ислам и терроризм связаны совершенно случайным образом в силу социальных причин, порождённых колониальной историей, а также (что для меня было наиболее забавно) устройство гендерных отношений в современном обществе: что именно сексизм по отношению к женщинам порождает многие вещи, которые не нравятся мужчинам, что из-за того, что у нас доминирует представление о том, что мужчины не должны быть эмоциональны и заниматься делами по дому, они оказываются менее вовлечены в эмоциональные связи с женой и детьми, что ведёт к отсутствию эмоциональной поддержки для мужчин со стороны семьи, высокой статистике разводов, стрессу, более частой передаче детей женщинам после развода, а также высокому риску депрессии, алкоголизма и ранней более смертности среди мужчин. К своему удивлению я (зелёный профеминист крайне левых взглядов близких к анархо-коммунизму) лучше всего сошёлся с парнем, взгляды которого были ближе всего к либертарианству (соответственно выступал за свободный рынок и против зелёной и фем повесток). Я поначалу не ввязывался с ним в споры, потому что мне было лень, я был напуганным и уставшим, так что не очень хотелось вступать ещё и в ожесточённый идеологический конфликт по поводу аргументов, которые мы оба уже по сто раз слышали и проговаривали. Однако в какие-то моменты он высказывал взгляды, которые оказывались близко к моим, потому что минархизм и анархизм неизбежно вынуждены обращаться к идее сообщества, как регулятора многих аспектов личных взаимоотношений. В конечном итоге оказалось, что мы не так уж и сильно расходимся, потому что феминизм, социальную поддержку и зелёную повестку часто вполне можно обосновать в терминах рынка.

В конечном итоге, весь этот протест и последующее задержание стали для меня примером невероятной отчаянной солидарности. Люди выходили на митинг, зная, что их будут жестоко разгонять, зная, что полиция сильнее, что её больше, что они не имеют права ничего сделать полицейским, тогда как те могут с ними сделать почти что угодно. И тем не менее, они вышли. Когда я выходил на этот протест, то я чувствовал единение с ними. Как ни странно, поскольку мне всегда удавалось по-человечески поговорить с сотрудниками правоохранительных органов и поскольку за меня немедленно вступились буквально ВСЕ мои друзья, я продолжал чувствовать единение с окружающими до самого конца. На самом митинге было меньше бессодержательных и противоречивых лозунгов типа «мусора – позор России», «мы (кто «мы»? а «они» тогда кто?) здесь власть», «люстрации» (какой смысл угрожать то вообще?), и больше лозунгов, призывающих к солидарности в том числе и сотрудников полиции (которые, по их словам, нас тоже боятся). Самым сильным для меня моментом было пение гимна, к которому тайком, одними губами, присоединялись и полицейские. Кажется, что люди, для которых наша страна и её символика долгое время были символом вмешательства в жизнь и принуждения, наконец постепенно преодолевают внутри себя разрыв между «патриотом» и «либералом», возвращая себе Россию. Я думаю, что нам нужно продолжать возвращать себе патриотизм и продолжать попытки солидаризироваться с полицией. Да, среди них есть отъявленные отморозки, которые бьют беззащитных людей, вышедших на мирную акцию. Однако полиция и Росгвардия – это не монолитные структуры, состоящие из одинаковых болванов. Там служат очень разные люди, многие из которых уже скорее поддерживают протестующих и партию перемен, и к этим разным людям можно и нужно обращаться. Только так мы сможем что-либо изменить.

Что же касается меня, то ближайший год, пока не истечёт срок, который почему-то позволяет наказать меня дважды за одно и то же «преступление» и дать мне ещё большее «наказание», я буду воздерживаться от участия в несогласованных акциях (что конечно же не остановит меня посещения согласованных). Вместо этого я планирую помогать тем, кого будут задерживать, и вас призываю к тому же.

Когда меня только арестовали, самым тяжёлым было успокаивать людей, и говорить, что у меня всё в порядке, хотя я сам не знал, что со мной будет. Ещё тяжелее было говорить, что они ничем не могут помочь. Да, конкретно мне, конкретно в тот момент, конкретными действиям помочь не мог практически никто. Но каждый из нас может помочь – для этого нужно просто не оставаться в стороне, не игнорировать тот бесконечный поток насилия и несправедливости, который льётся на нас каждый день со всех сторон, а говорить о нём и противодействовать ему. Если вам страшно участвовать в акциях, то вы можете донатить правозащитным организациям:

ОВД-инфо: https://donate.ovdinfo.org/#

Медиазоне: https://donate.zona.media/

Руси сидящей: https://zekovnet.ru/help-us/

Если нет денег, можете волонтёрить, распространять информацию, поддержать проект «Правопорядковый номер» за деанонимизацию полицейских на митингах: https://pravnomer.ru/ , участвовать в координации передачек. Для людей, которые оказываются в лапах этой беспощадной машины, важнее всего ваше внимание и огласка. Мы вполне могли бы прожить в спецприёмнике без большей части того, что нам передавали, но нам важно было чувствовать поддержку, знать, что о нас не забывают, что за нас будут бороться.

Но не у всех есть такие привилегии. Человек, сидевший с нами, до этого был осуждён за убийство. Он совершил его случайно, в драке, и даже не знал, что человек умер. Когда его поймала полиция, то вместо того, чтобы предъявить обвинения, они пытали его в течении двух дней, пытаясь выбить признание. И чем дальше человек удаляется от глаз общества, тем менее он становится защищён от государства. Мой опыт показывает, что мы все незащищены. В любой момент вас могут схватить, увезти, не пустить адвокатов, нарушить все правила задержания, судить без доказательств, опираясь только на рапорт сотрудника полиции, игнорировать предоставляемые вами доказательства (тут можно почитать, почему этот так устроено: https://meduza.io/…/my-znaem-chto-pravoohranitelnaya-sistem… ), а потом пытать (об этом можно почитать здесь: https://team29.org/story/torture_fsb/ или здесь: https://meduza.io/…/v-rossii-sistematicheski-pytayut-lyudey… ). То, что происходит в России, это уже даже не имитация права, а издевательство над ним. Это власть военизированной группировки, которая может делать с вами почти всё, что захочет, и жаловаться на неё вы можете только ей же. Если бы власть применяла к себе самой те же стандарты, которые она применяет к протестующим, то на основании только моего дела должны были бы быть уволены десятки людей и ещё несколько должны были бы быть арестованы. Вместо этого, она продолжает противоправные посадки людей, которые не сделали ничего, кроме того, что вышли на мирный митинг. Массовые беспорядки – это когда на улицах бьют витрины и жгут машины. В России же происходят самые мирные в мире протесты. Самое страшное, что произошло 27 июля и 3 августа с полицией – это полетевшие в её сторону несколько пластиковых бутылок и урна, которую человек бросил, чтобы отвлечь полицейского от избиения другого, не сопротивлявшегося протестующего. И только за это он попадёт в тюрьму на годы, тогда как применявшим насилие полицейским ничего не будет. И только за это мирное собрание уже назвали массовыми беспорядками и раскрутили из ничего уголовное дело, по которому люди, которые пытались координировать толпу тоже могут отправиться в тюрьму. Вся эта система давно прогнила, и её давно надо менять, так что не оставайтесь в стороне, и тогда Россия будет свободной!