Нет-нет, не та "Правда". Печатному органу ЦК ВКП(б) не было никакого дела до идеологически чуждой поэтессы, повесившейся в Елабуге. На смерть Цветаевой откликнулась вот эта газета:



Только не подумайте, что это фотошоп. Газета, повторяющая своим названием и оформлением коммунистическую "Правду", издавалась в 1941–1944 гг. на оккупированной советской территории.

По объему газета была невелика — всего 4 страницы. Первый ее номер вышел 21 августа 1941 г. Местом издания первоначально была Рига, затем редакция перебралась в Ревель (Таллинн). Во втором номере газеты, вышедшем 28 августа 1941 г., в выходных данных было указано: "Редактор-издатель В.В. Клопотовский. Типография "Рота 2", ул. Рихарда Вагнера (Мельничная), 57". Подробнее об этом и других подобных изданиях см. здесь.

Вот так выглядела первая страница интересующего нас номера (увеличивается по клику):



Остальные три страницы можно посмотреть по следующим ссылкам:

http://content0-foto.inbox.lv/albums/b/biomir/Pravda/DSCN5512.jpg
http://content0-foto.inbox.lv/albums/b/biomir/Pravda/DSCN5513.jpg
http://content0-foto.inbox.lv/albums/b/biomir/Pravda/DSCN5514.jpg

Сообщение о смерти Цветаевой напечатано на странице 3.



Марина Цветаева не выдержала советской жизни

ТРАГИЧЕСКИЙ КОНЕЦ РУССКОЙ ПОЭТЕССЫ

В Москве покончила с собой талантливая поэтесса Марина Цветаева, имя которой пользовалось большой известностью в русских литературных и читательских кругах.

Марина Цветаева недавно вернулась в Москву из Парижа, где проживала в качестве эмигрантки. Весть о ее возвращении в свое время поразила и удивила русскую эмиграцию. Выяснилось, что поэтесса вернулась в Москву из-за своего мужа — некоего Ефрона. Этот подозрительный и темный человек, за которого Марина Цветаева вышла замуж в Париже, был в связи с заграничной агентурой НКВД. Будучи разоблачен, он решил переселиться на жительство в Советский Союз. Вместе с ним вынуждена была поехать туда и Марина Цветаева.

В Москве ее душу грызла страшная боль

при виде закрытых и обращенных в развалины дорогих ее сердцу храмов и часовен. Не такой она хотела увидеть вновь свою любимую родину, не женою большевицкого комиссара мечтала она вернуться в Москву! В одном из московских журналов вскоре после приезда Марины Цветаевой появилось ее стихотворение, первое, написанное ею на родной земле. Это стихотворение говорило об обманутых надеждах и казалось кровоточащим обрывком личной биографии поэтессы. Стихотворение Марины Цветаевой встретило враждебный отзыв критика "Известий", еврея Мирле, который нашел его "никчемным и несозвучным нашей великой эпохе". После этого "смертного приговора" стихотворения Марины Цветаевой в печати больше не появлялись. В советской печати ей не давали никакой работы. Вскоре последовал ее разрыв с мужем, и Марина Цветаева почувствовала себя совсем покинутой и одинокой среди чуждых ей людей на родной земле. Ужасы советской действительности, усилившиеся в связи с разразившейся войной, еще более отразились на самочувствии морально замученной поэтессы. Она, затравленная и замученная советскими подхалимами, с каждым днем все более и более сознавала безнадежность своего положения, попав из-за своего мужа из свободной Европы в большевицкую западню. Нервы поэтессы не выдержали, и однажды ночью, когда над Москвой грохотали разрывы зенитных орудий и тяжело ухали авио-бомбы, Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством —

она повесилась у себя на квартире,

навсегда уйдя от ужасов советской жизни, перенести которые не смогла ее нежная, чуткая душа.

"Правда", № 10 (30), февраль 1942 г.


Заметка не подписана, однако можно предположить, что автор был русский эмигрант (об этом свидетельствует его осведомленность о чекистской деятельности С.Я. Эфрона), но в то же время не парижанин, иначе он не допустил бы грубой ошибки, утверждая, что Цветаева вышла замуж в Париже.

По сведениям Ю. Абызова, газету "Правда" делали В. Гадалин, В. Клопотовский и А. Перфильев. (Абызов Ю. А издавалось это в Риге... 1918–1944. М., 2006, с. 361.) Возможно, один из них и был автором заметки.

На основании этого газетного сообщения можно сделать вывод, что слухи о смерти Цветаевой пересекли линию фронта в начале 1942 г. Автору заметки ничего не известно ни об эвакуации Цветаевой в Елабугу, ни об аресте С.Я. Эфрона (он предполагает, что Цветаева развелась с мужем). Зато подробно рассказана история публикации цветаевского стихотворения в советском журнале.

В 1941 г. на страницах 3-го номера журнала "Тридцать дней" появилось стихотворение "Вчера еще в глаза глядел..." — единственный оригинальный текст Цветаевой, опубликованный в советской прессе после возвращения поэта на родину (все остальные были переводами).

Стихотворение, относящееся к 1920 г., было напечатано без указания даты, что и ввело в заблуждение автора заметки, принявшего его за новое, написанное уже на родной земле.







В публикации заметны следы цензурного вмешательства: добавлено название "Старинная песня", призванное подчеркнуть, что речь в стихах идет о тяжелой доле женщин прошлого, а также исключена предпоследняя строфа:

Всё ведаю — не прекословь!
Вновь зрячая — уж не любовница!
Где отступается любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Смерти, как и секса, в СССР не было, поэтому любое упоминание о ней в стихах считалось неуместным.

Однако несмотря на все эти предосторожности, стихотворение подверглось нападкам советской критики: "...меланхолические причитания Марины Цветаевой, изобличающей любовь-мачеху и страдающей оттого, что "увозят милых корабли", "уводит их дорога белая"..." (М. Мирлэ. "Безмятежное созерцание" — "Известия", 29 мая 1941 г.)


В феврале 1942 г. слухи о самоубийстве Цветаевой дошли и до Парижа. Вот как отреагировала на них в своем дневнике Нина Берберова:

"Февраль

Слух прошел, что Цветаева повесилась в Москве 11-го августа. "Наше слово" (или "Новое слово") дало об этом пошлую безграмотную заметку. (...)

Говорят, что Эфрон расстрелян. Сын — партийный и, вероятно, на войне. Как тут не повеситься, если любимая Германия бьет бомбами по любимой Москве, старые друзья боятся встречатся, в журналах травят и жрать нечего?"

(Н. Берберова. Курсив мой. — Октябрь, 1991, № 8, с. 199.)


Можно предположить, что заметка в "Новом слове" была похожа на сообщение "Правды".