Я думаю вот о чем. За навязанным враньем, что Антонова умерла от ковида, стоит своя особая подлость. Потому что главный сюжет – связанный и с ее величием, и с долгожительством, и со многими качествами – совсем в тени. А ведь сюжет – в том самом больном месте, которое большинство либо не замечает, либо считает узкой темой отдельных «общественников». Много-много лет государство упирается всеми своими рогами и копытами (а также своим упругим сатанинским хвостом) в принятии закона о распределенной опеке. У Ирины Александровны был сын-инвалид. Диагноз мне не известен, но явно он «из наших». Он уже пожилой. И он остался теперь один. И я хочу процитировать кусок из одного ее интервью:

«- Вы знаете, это тоже правильно, наверное. Но я должна сказать, что, мне кажется, если мне позволено здесь сказать свое слово: в самом деле, почему? Вы знаете, надо иметь какую-то задачу внутреннюю, которая требует длительного времени, но, понимаете, такую жизненную. Не просто хотелось бы подольше пожить, это всякий может сделать, а жить долго не будет. Миссия должна быть как бы внутренняя. Если подумать, что я ощущаю эту миссию как музей – нет, вот нет. Это будет ошибка. Совпало просто. Мне дано еще время, в том числе для того, чтобы поработать на музей, понимаете, – и только. А по-настоящему это не то. У меня есть просто другая цель. И не то чтобы цель, и даже не как поставленная задача, а по-настоящему, – природа жизни. У меня больной сын. Это стало ясно в 8 лет, с тех пор мы живем вместе, ему 66 лет. Он – прекрасный человек, абсолютно беспомощный, целиком зависящий от меня, понимаете. Да, он может читать книжки, он даже читает по-английски, он играет на фортепиано, но он – 5-летний ребенок, понимаете? И это меня ведет, его необходимость, и чем дальше, тем больше. Потому что ему нужно сейчас. А у меня такая жизнь, что все вокруг меня уже померли – из семьи, никого нет, кто бы мог его взять. А я его никогда никуда не отдавала, и врачи мне говорили: он такой, его не надо никуда... Понимаете?

- Особенный.

- Да, он так развивается, и оставьте его в покое. Я говорю: да, но ведь как называют люди, которые берут на попечение?

- Сиделка?

- Нет, не сиделка. Он официальный титул имеет этот человек. Это человек, который сменяет родителей, если ему отдают уже официально документы.

- Наследник?

- Еще слово. Он наследником становится. Короче говоря, такой человек, понимаете. И вот такой человек нужен обязательно после меня.

- Преемник?

- Есть специальное слово...

- Опекун?

- Опекун! Совершенно верно. Меня пугают: вы знаете, говорят, что с опекунством. Знаете, все могут говорить, но опекун, есть опекун. И можно иметь группу людей, друзей, которые наблюдать будут. Опекун.

- В общем, вы – мама, Ирина Александровна. Ваше главное предназначение – быть мамой.

- Да, но ведь это кончается в какой-то момент. Хорошо, если у человека семья, он живет и все такое, а если никого, и он никому не нужен. Что очень важно – никому не нужен! Ну, квартира – еще нужен, денежки нужны, которые есть, а это ничего остального – нет. Поэтому, я думаю, то, что я живу долго, – это, наверное, кто-то помогает мне, понимает, что не все решено!»