Монсур поджигает бутылку с коктейлем Молотова и с размаху бросает ее через всю улицу в прячущуюся за баррикадой из металлических щитов и мусорных баков толпу сторонников президента Хосни Мубарака. Бутылка разбивается об асфальт и разливает вокруг пламенный хвост. В ответ сторонники президента выкатывают подожженную полицейскую будку, которая, не докатившись до людей, врезается в фонарный столб. С обеих сторон летят камни и кирпичи, стоит невообразимый ор, грохот, режут слух удары металлических прутьев о листы железа — в центре Каира в ожесточенных ночных уличных боях сражаются тысячи человек. Все прилегающие к главной городской площади улицы, переулки и перекрестки превращены в крепости: ограждения, холодильные ящики из-под газировки, магазинные тележки, вырванные из земли дорожные знаки, автомобили, телефонные будки — все идет в дело при строительстве баррикад. Внутри этих баррикад — россыпь раскуроченных мостовых и тротуаров, которые сражающиеся мечут друг в друга.

 

Эскалация до того вполне мирного конфликта началась после того, как вечером 1 февраля Хосни Мубарак пообещал не избираться на шестой срок и мирно передать власть в сентябре 2011 года. Демонстранты, которые к этому моменту провели на площади Тахрир уже 8 дней, смотрели трансляцию речи лидера на растянутой на жилом доме простыне — и не поверили ни одному его слову: «Он обманывал нас 30 лет, почему мы должны поверить ему сейчас?» — говорит Иссам, дизайнер интерьеров, полноватый, лысеющий мужчина 48 лет, который все эти дни уходит с площади, только чтобы поесть и привести себя в порядок. Он одет в дорогое кашемировое пальто, на носу очки в золотой оправе: «В этой пламенной речи Мубарак грамотно обошел основные требования демонстрантов, главное из которых — немедленное и окончательное отстранение от власти самого Мубарака».

 

 

Спустя час военные в ультимативной форме потребовали от собравшихся прекратить демонстрации и разойтись по домам, а позже, ночью, в городе стали появляться толпы сторонников действующего президента, которые и спровоцировали кровопролитные бои: по официальным данным, только за последние дни погибло более 20 человек, ранено более 1500. Так закончился бархатный период борьбы с 30-летним режимом Хосни Мубарака.

 

Студент исторического факультета академии Гизы Алладин сжимает в руках увесистую палку, из которой во все стороны торчат гвозди; вокруг него на тротуаре сидят вооруженные дубинами друзья-сокурсники. Молодые люди внимательно осматривают площадь Талаат Харб — не появились ли где мародеры. Алладин и его друзья — одна из групп добровольцев, которые в первые дни протеста стихийно образовались по всему Каиру: они защищают чужие магазинчики и офисы. Алладин оставил в деревушке Саккара семь сестер и шесть братьев, а также семейный бизнес — массажный салон и производство ароматических масел. Только за эту ночь бригада поймала четырех мародеров и передала их армии. Алладину не нравится, что пришлось брать в руки оружие, но он понимает, что сейчас не до шуток: еще 25 января, когда все только началось, он был в Суэце, где на его глазах полицейский застрелил подростка. Потому, чтобы не сидеть сложа руки, он вышел сторожить страну. «Эти улицы Каира, эти здания очень важны. Это сердце Египта, и мы должны его защищать, если хотим сохранить», — объясняет свой поступок студент.

 

 

Вот это «защитить сердце Египта» — поразительная и, может быть, самая важная отличительная черта бархатной фазы египетской революции. Пока в городе не было власти, полицейские сбежали, охрана тюрем покинула свои посты, а военные ни во что не вмешивались, лишь наблюдали — охрану общественного порядка взяли на себя сами граждане. Они по три-четыре человека на перекресток регулировали дорожное движение, собирали и вывозили большими баулами за город мусор, круглосуточно держали живую цепь вокруг Египетского музея, охраняя его от грабителей, каждую ночь выходили небольшими вооруженными группами и патрулировали улицы, магазины, офисы, возводили блокпосты на дорогах, чтобы досматривать машины и ловить мародеров. Ловили и сдавали их военным.

 

Каир в эти дни похож на агонизирующее животное. В городе медленно догорает многоэтажное здание правящей Национально-демократической партии, из окон которого ночами еще вырываются языки пламени; вывески и окна полицейских участков разбиты, у дверей дежурят солдаты; не работают банки, закрыты рестораны и кафе; то тут, то там улицы перекрыты танками, БМП и БТР-ами, войсками оцеплены все крупнейшие улицы, штаб партии, телецентр, мосты через Нил и дорожные развязки. С 16.00 вечера до 8.00 утра действует комендантский час, на который, впрочем, никто не обращает внимания: если некому проверять, зачем его соблюдать? Рядом с гостиницей «Рамзес-Хилтон» на обочине валяется внушительный уличный телевизионный монитор с разбитым экраном, в небе круглосуточно кружит несколько вертолетов. Стены домов, заборы и борта военной техники украшает неровное граффити Fuck Mubarak. В воздухе пахнет гарью, испражнениями и воняющим канализацией Нилом. Не ходят рейсовые автобусы, железнодорожный вокзал Рамзес, похожий на тот, что один из авторов видел в разбомбленном Цхинвале, закрыт (говорят, он на реконструкции). Толпы египтян с сумками наперевес пытаются покинуть Каир, но никто, даже сотрудники вокзала, не знает, когда будет восстановлено транспортное сообщение с другими городами. В контекст происходящей революции включено большинство жителей 20-миллионного мегаполиса: одни участвуют в демонстрациях, другие их обсуждают в жарких уличных дискуссиях, третьи взяли на себя роль полицейских. По центру города ходят молодые приветливые люди с полуметровыми мясницкими тесаками, которыми они, узнав, что корреспонденты The New Times родом из России, весело размахивали, говоря: Welcome to Egypt! Правда, чем дальше от центральной площади города Тахрир, тем меньше у этих «дружинников» желания общаться с прессой, тем более фотографироваться. «Эти идиоты боятся, что новая власть первым делом посмотрит все фотографии и побьет всех, кто вместо демонстраций отсиживал зад у дома», — ругается Алладин.

 

 

На площади Тахрир, центральном месте революции, жизнь все эти дни бурлит круглосуточно. Постоянно дежурят два десятка танков и БМП, периодически совершающих никому не понятные маневры; несколько тачек с финиками, пункт по продаже флагов египетского государства, скромная полевая кухня, груженный туалетными кабинками военный грузовик и палаточный городок на газоне.

 

Трудно представить, что ненависть может быть такой осязаемой: «Мубарак, уходи», «Отправляйся в ад, Мубарак», «Игра закончена, Мубарак», «Ты осел, Мубарак», «Оставь Египет в покое», «80 миллионов человек ненавидят тебя», карикатуры, в которых Хосни Мубарак предстает и в образе дьявола, и в образе одноглазого пирата, изуродованные портреты и повешенные чучела. «Freedom!» — кричит мужчина в арафатке, пытаясь объяснить нам, чего добиваются манифестанты. Объяснять, что сделал со свободой Хосни Мубарак, он решил жестами: сначала принялся театрально душить себя, закрыл руками глаза, рот, уши. «Мы должны находиться здесь, пусть даже это опасно. Мы должны платить за нашу свободу», — не прибегая к жестам, сообщает другой.

 

Емкий термин «революционеры» объединяет в себя людей всех возрастов и социальных слоев, мужчин и женщин, мусульман и христиан. В пикете на подходе к площади стоит Ахмед. Ему 24 года, он уже два года не может найти работу, раньше никогда не интересовался политикой и привык считать, что президент, при котором он прожил всю жизнь, хороший. «Но как может быть хорошим человек, из-за которого убивают людей? Как ему можно верить?» — восклицает Ахмед. Как только он узнал, что в первые дни демонстрации по всему Египту были убиты люди (только в Александрии — 23 человека), он собрал вещи, оделся и приехал на площадь Тахрир, где живет уже четыре дня и вместе с такими же, как он, проверяет всех приходящих на наличие оружия. Бадийя пришла на Тахрир вместе с мужем и двумя маленькими детьми. Они вместе держат расписанный лозунгами египетский флаг. «Мы пришли сюда ради будущего наших детей — они достойны лучшей участи», — уверена Бадийя.

 

 

 

На площади на первый взгляд царит абсолютная анархия. Нет четкой организации, никто не координирует ничьи действия, кому удается заполучить микрофон — сразу становится лицом №1 в толпе. Но за общей анархией прослеживается некая система, во всяком случае воду на площадь аккуратно подвозят, кто-то приезжает на грузовичке, груженном сэндвичами и печеньем, а ближе к вечеру активисты организуют уборку территории, обходя площадь с мусорными ведрами. Люди всячески подчеркивают свои симпатии солдатам и офицерам: несут танкистам цветы, сигареты, те же финики. Офицеры охотно вступают в диалог с толпой, которая немедленно собирается под орудием, спорят с людьми о чем-то, шутят. Но то, что военные — ребята серьезные, корреспонденты The New Times убедились на собственном опыте не раз. Например, в первый же день, 29 января, сразу после прилета в аэропорт Каира. «Комендантский час», — отрезал офицер на выходе и отказался выпустить из здания даже перекурить. Персонал аэропорта разводил руками и предлагал переночевать тут же: мол, лишь утром можно будет добраться до центра города. «Только самоубийца сунется сейчас в Каир», — убеждал турок, уже принявший решение ночевать здесь. Сбежать из аэропорта удалось через подземную автостоянку. Но если в мирное время путь от аэропорта до центра города можно проделать за 25–30 минут, то в революционных условиях дорога занимает в три раза больше времени. Четыре раза машину остановили военные. Еще около 35 раз — местные жители с битами, трубами, тесаками и досками, перекрывающие пути подъезда к центру чем попало. Казалось, ехали не в Каир — в Кабул. Спустя пару дней, когда возвращались уже из Александрии, на подъездах к столице Египта военные проверяли автомобиль дважды, местные городские партизаны — еще 27 раз.

 

 

 

На восьмой день протестов, 1 февраля, истек трехдневный срок, который демонстранты отвели новому правительству для начала коренных перемен в стране. В этот день на улицы египетских городов вновь вышли сотни тысяч манифестантов, требующих отставки президента страны Хосни Мубарака, десятки тысяч вышли в Александрии, втором по величине городе страны. Один из них — Ибрагим. Ему 43 года, он страховой агент и выглядит, как клерк, который вышел прогуляться в свой выходной день. Аккуратно одет в свежевыглаженную рубашку, поверх нее жилетка. «Вы знаете, что означает слово «тиран»? Мубарак тиранит уже 30 лет подряд. И чтобы прекратить это безумие, мы должны взять все в свои руки», — сказал нам Ибрагим. В это время мимо нас манифестанты проносят носилки. Они имитируют гроб, в котором лежит «покойник», изображающий президента Мубарака. Люди снимают обувь и стучат по этому импровизированному гробу, демонстрируя таким образом свое крайнее презрение и неуважение к диктатору. В Александрии власти вообще нет: полицейские сбежали, но и армии в отличие от Каира не видно. Совершенно парализовано движение, зато каждый третий паренек с ломом гордо заявляет: «Каждый теперь — полицейский».

 

Наряду с арабами-мусульманами в акциях протеста в Александрии принимали участие и египетские христиане-копты. Копты называют себя потомками первых египтян, а Коптскую православную церковь (одну из дохалкидонских церквей) основал, по легенде, апостол Марк. Сегодня копты живут в Александрии вперемешку с мусульманами и уверяют, что никаких ущемлений собственных прав не чувствуют, хотя в дни революции те коптские церкви, которые удалось найти корреспондентам The New Times, были закрыты. Впрочем, это вполне могло быть связано с терактом у здания одной из церквей, который прогремел 3 января 2011 года и унес жизни 21 копта. За взрывом, как убеждены в Александрии, стояли радикальные исламские группировки. На бытовом уровне подобных конфликтов не возникает. Айману 22 года, и он мусульманин, его девушке Лоранс — 20, она христианка. Молодые люди, чтобы чаще видеться, а заодно и заработать денег, устроились работать в александрийское кафе официантами. Лоранс, симпатичная брюнетка с большими карими глазами, тяжело подбирая слова, объясняет, что ее родители будут, наверное, категорически против брака с мусульманином: «У них много друзей другой религии, но к таким бракам старшее поколение относится плохо, — говорит она. — Те, чье сознание открыто миру, не видят ничего страшного в этом уже сейчас». Пока сознание их родителей к миру закрыто, ребята надумали проверить свои отношения, объявить потом родителям о намерении пожениться, а если согласие не будет получено, уехать из страны. По словам этой влюбленной пары, копты в Александрии составляют до 30 % населения, отношение властей к ним спокойное: последние годы в городе строят все больше церквей. Несмотря на это, Айман возлагает большие надежды на свержение Мубарака, полагая почему-то, что после смены власти в стране поменяется и отношение родителей к смешенным бракам.

 

 

 

В борьбе с оппозиционерами государство воспользовалось вполне традиционными средствами: отрубили интернет, телефонную связь, отключили вещание «Аль-Джазиры», а 4 февраля сторонники Мубарака разгромили студию канала, по государственному ТВ — в основном выступления официальных лиц и сериалы, хотя иногда проскакивали и кадры протестов. Газеты, правда, выходили и писали о ситуации вполне подробно. Информационный вакуум порождал массу слухов. Например, 30 января на площади Тахрир, где среди демонстрантов стояли корреспонденты The New Times, вдруг прошел слух: «Мубарак ушел!» Люди кричали от счастья: Мубарака больше нет, революция победила! Но скоро поняли: это слух, пущенный кем-то для того, чтобы люди разошлись по домам. Еще обсуждалась «новость», что Мубарак сбежал в Бахрейн, а крупнейшие междугородные трассы перекрыты караванами вооруженных бандитов, сбежавших из тюрем. Интернет в Египте вновь заработал лишь 2 февраля, когда на улицах Каира вовсю шли столкновения. Причем слухи распространяют все — и сторонники Мубарака, и их оппоненты. Например, первые рассказывали корреспондентам The New Times, что оппозиционерам на площади платят некие внешние силы за то, чтобы они продолжали демонстрации. Оппозиционеры с площади Тахрир — ровно то же самое говорят о своих оппонентах: будто власть свезла из регионов сотни своих «сторонников», которым было хорошо заплачено за поддержку режима, называли и сумму — 10 египетских фунтов в день ($1,5). Но корреспондентам The New Times удалось разыскать людей, которые абсолютно искренне поддерживают Хосни Мубарака. Нашлись они в Гизе.

 

В обычное время в этом пригороде Каира все забито туристами: тысячи человек со всего мира каждый день приезжают сюда, чтобы посмотреть на пирамиду Хеопса и статую Сфинкса. Основной бизнес в этом городке — организация прогулок в пустыню на лошадях и верблюдах, услуги гида, а также торговля дешевыми сувенирами, выточенными подростками из камней. Одних только конюшен здесь — 125 штук. Но сейчас бизнес простаивает: пирамиды и Сфинкс окружены забором, ворота закрыты на замок. У ворот на земле вместе с верблюдами сидят местные работники и тоскливо смотрят на верхушки пирамид. Каждый день с наступлением комендантского часа сюда стягиваются БТРы с солдатами: они оцепляют пирамиды по периметру и всю ночь караулят, чтобы никто не пробрался внутрь исторических памятников. На песчаных холмах пустыни Сахары разбиты шатры из подручных материалов: листы фанеры, ткань, шифер и ржавые балки, старые, замызганные ковры, ломаные стулья. В этих палатках вечерами собираются сторожить пирамиды местные работники туриндустрии. Они пьют чай, курят гашиш, смотрят на закат и через оптический прицел винтовки наблюдают за происходящим в зоне.

 

Мохаммед родился и вырос в Гизе. Пирамиды — его бизнес и его жизнь. По этой причине Мохаммед, как и большинство местных жителей, поддерживает Мубарака: именно он сразу после прихода к власти открыл доступ к сокровищам Гизы (раньше пирамиды были закрыты для посещения) и построил вокруг стену для большей безопасности. «Если бы не он, нам бы сейчас просто нечего было бы есть», — объясняет Мохаммед. По его словам, в удачные дни он зарабатывает более $500 только на чаевых. «Если Мубарака снимут, то мы не можем быть уверены в завтрашнем дне, — поддерживает его продавец сувениров Хаджар. — А вдруг новый президент закроет Гизу? Мы не готовы к этому». Правда, потом Мохаммед, подумав, добавляет: «Тогда мы просто возьмем комплекс штурмом, сломаем забор и убьем тех, кто попытается закрыть доступ к пирамидам».

 

 

 

Восемь дней революции демонстрации были удивительно мирными: по Каиру ходить было спокойнее, чем по иным районам Москвы. Корреспонденты The New Times без опаски забирались в самую гущу демонстраций, изучали городские трущобы и окраины города, даже ночью можно было спокойно находиться на улице. Комендантский час не сулил никаких проблем, военные стреляли только в воздух, а каирцы всегда были р ады помочь приезжим и собирались целыми улицами, чтобы подсказать, как правильно и быстрее всего добраться до нужного места. И это притом что люди здесь относились к революции весьма по-разному.

 

«Не возмущайтесь, но возьму в два раза больше, чем договаривались, — извинялся таксист. — На каждом углу теперь взятку дать надо, чтобы проехать, пока до вашей гостиницы доехал, 150 фунтов раздал (около $30. — The New Times)». Для большинства египтян ничего хорошего в революции нет. Они, может, и рады были бы, уйди Мубарак со своего поста, но чем дольше длится революция, тем больше они несут убытков: простаивает бизнес, бегут туристы, невозможно совершить самую простую банковскую транзакцию. Захра работает водителем, охранником и сторожем. Ему 32 года, у него высшее техническое образование, и он не переносит на дух демонстрантов. Поддерживает их требования, но считает, что нужно дать новому правительству время для решения накопившихся проблем, которые невозможно решить за один день. «Они требуют хорошей работы и хорошей зарплаты. Но нельзя получить хорошую работу, сидя на площади и ничего не делая», — злится Захра. Семья Абдаллы Ибн Али уже 130 лет держит магазин ароматных масел прямо на площади Тахрир — он управленец в седьмом поколении, но сейчас дела пошли плохо. Абдалла меланхолично закуривает очередную сигарету у дверей своей лавки и смотрит на толпы демонстрантов. «Я закрываю бизнес на пару месяцев. Мародеры уже несколько раз пытались пробраться сюда и разбили витрины. Лучше я пережду за пределами Каира. Заодно опробую новую технику приготовления масел», — вздыхает Абдалла. Студент экономического факультета Каирского университета Факхри хочет поскорее продолжить обучение — все учебные заведения в эти дни закрыты. Студенты университета Аль-Асхар стараются не вылезать из общежития и ждут, когда ситуация успокоится. До последнего момента ничто не предвещало взрыва. Но — взорвалось. В обед 2 февраля организованные колонны сторонников президента Хосни Мубарака стали стягиваться к площади Тахрир, мир обошли кадры, как на площадь современного мегаполиса въезжали люди на лошадях, верблюдах и повозках. А дальше и начались кровавые столкновения: 5 человек погибли в первый день, 3 февраля — еще 10. Среди сторонников действующего президента пустили слух, что главные виновники демонстраций — зарубежные граждане, и особенно журналисты. За корреспондентами американских и европейских изданий и телекомпаний началась настоящая охота: за ними гонялись толпы людей с палками. Корреспондентов ВГТРК избили и раскрошили камеру на площади Тахрир, там же избили сотрудников информационного агентства Associated Press, несколько ножевых ранений получил шведский телеоператор. Штурмовали гостиницы, где остановились иностранные журналисты. Гнев толпы испытали на себе и корреспонденты The New Times: с площади ноги пришлось уносить быстрыми перебежками. Спрятали нас в маленьком отельчике в узком переулке: компанию составили журналистка из Бельгии, четверо японцев и американский турист. Хозяева гостиницы всем наварили риса, а затем выделили нам что-то вроде охраны: два квартала до гостиницы возле площади Тахрир мы шли в кольце из 5 египтян. Когда подошли к гостинице, обнаружили, что дверь забаррикадирована изнутри: владельцы стащили вниз холодильник, шкаф и дежурили тут же, вооруженные металлическими прутьями и дубинками. Когда на рассвете выбирались из Каира в аэропорт, на всех блокпостах повторяли: «Туристы из России», — и предъявляли паспорта в доказательство своих слов. За какие-то сутки журналисты из любимцев толпы стали их врагами. Владелец гостиницы после этого дня и последовавшей за тем горячей ночи, когда перед входом жгли машины, а с крыш бросали коктейль Молотова, сказал на прощание: «Я больше не вижу смысла работать в центре города. Гостиницу закрою. Все рухнуло. Египту еще много лет придется разгребать то, что он наделал».

 

Посреди площади Тахрир, прямо под окнами здания городской администрации, с первого дня протестов, с 25 января, стоит сгоревший автомобиль. Из его закопченного капота торчит вырванный откуда-то дорожный знак, на который скрепками и скотчем приделана табличка: «Это не мы сделали. Это сделал режим».