14 мая в колонии, расположенной за Северным полярным кругом, начал бессрочную голодовку Олег Сенцов. Его единственное требование — освободить всех украинских политических заключенных, находящихся в России (в cписке «Мемориала» их чуть больше двадцати человек).

В августе 2015 года Сенцов получил двадцать лет за организацию террористического сообщества и подготовку к терактам. Второй подсудимый по этому делу, Александр Кольченко, получил десять лет колонии. Подробные отчеты с заседаний суда опубликованы на «Медиазоне»; за три года их прочитало около трехсот человек. Из этих стенограмм понятно, что единственным доказательством существования террористической организации являются показания Алексея Чирния, с которым Сенцов даже не был знаком. Именно оперативную съемку задержания Чирния с рюкзаком, в котором лежал муляж взрывчатки, пропаганда часто выдает за оперативную съемку задержания Сенцова.

До ареста Сенцов был активистом «Автомайдана» и весной 2014 года занимался в Крыму организацией мирных протестов против присоединения полуострова к России. «Вчерашний “автопробег смертников” по улицам Симферополя состоялся, но в очень сокращенном виде, — писал он в Фейсбуке 12 марта. — На место сбора собралось всего восемь машин плюс шесть камер с журналистами плюс двадцать активистов-пассажиров. Хотелось бы больше, но, к сожалению, большинство приглашенных “диванных революционеров” испугалось ехать. ГАИ и милиция тоже прибыли на старт и настоятельно рекомендовали в целях нашей безопасности не выезжать. Мы сказали, что наша акция мирная, правила нарушать мы не собираемся, и предложили нас сопровождать для всеобщего спокойствия».

Второй подсудимый, Александр Кольченко, признался, что участвовал в поджоге помещения, которое в материалах дела фигурирует как офис «Единой России», но в апреле 2014 года еще являлось офисом украинской Партии регионов. Поджог происходил ночью с целью причинения материального ущерба и не предполагал человеческих жертв.

Обоих, и Сенцова, и Кольченко, попытались связать с запрещенным в России «Правым сектором», что бездоказательно в случае Сенцова и абсурдно в случае Кольченко, известного своими левоанархистскими взглядами. Геннадий Афанасьев, второй свидетель, на показаниях которого базировалось обвинение, заявил, что подвергался давлению и пыткам.

Показательный процесс (по образцу процессов 6 мая) должен был продемонстрировать, что против референдума в Крыму возражает только кучка террористов, и запугать тех, кто планировал сопротивляться. Предполагалось одноразовое оперативное мероприятие по устрашению и подавлению. Но безотказной работе репрессивной машины помешали два обстоятельства: первое — подсудимые не пошли на сделку со следствием и отказались признавать легитимность суда; второе — активист «Автомайдана» Олег Сенцов неожиданно оказался режиссером, что повлекло за собой вал публичных реакций в диапазоне от протестов Европейской киноакадемии до вопросов «а что, деятелям культуры можно взрывать памятники?» Часть российского профессионального сообщества отнеслась к ситуации с прохладным раздражением: не наш, да и не такой уж большой режиссер, владелец компьютерного клуба в Симферополе, — единственный полулюбительский фильм Сенцова «Гамер» был показан на фестивалях в Роттердаме и Ханты-Мансийске, запуск второй картины «Носорог» отложился из-за Майдана.

Для украинской интеллигенции Сенцов встал в один ряд с другими политическими узниками империи, такими, как поэт Василь Стус, который большую часть жизни провел в советских тюрьмах и умер в «Перми-36» осенью 1985 года, через неделю после начала очередной голодовки. Для украинской власти он — крымчанин, против собственной воли получивший российское гражданство и не подлежащий обмену, — оказался неудобен, поскольку разрушает стереотип о полуострове-предателе, на котором не осталось не единого праведника. Для власти российской его смерть накануне чемпионата мира могла бы стать досадной, очень досадной неприятностью.

Сенцов неудобен почти для всех, но больше всего он неудобен для тех, кто сегодня, являясь частью российской системы, открыто выступает в его поддержку, — хотя они изо всех сил стараются этого неудобства не замечать. Он не был террористом при задержании, но стал «террористом» в тюрьме, потому что его процесс и его подвиг — мина замедленного действия под всем четырехлетним посткрымским консенсусом, когда одни ликуют, другие «забивают сваю», а третьи молчат, но все отчитываются в Фейсбуке об успехах новых проектов и игнорируют войну за границами и пытки дома. Сенцов — это восстание против гибридной реальности тотального компромисса, в которой даже карты Google показывают Крым российским или украинским в зависимости от того, каким вам удобно его видеть. Чей он, «бескровно» присоединенный Крым, если и спустя четыре года человек готов умереть, отказываясь признать его присоединение?