Референдум о самоопределении ДНР и ЛНР прошел 11 мая 2014 года. В бюллетенях был только один вопрос: «Поддерживаете ли вы акт о государственной самостоятельности народных республик?» Голосование шло на фоне силовой операции против сил самообороны, в ходе которой применялись бронетехника и авиация. За три года против ДНР и ЛНР ввели санкции Европейский союз, Австралия, Исландия и США, Азербайджан ввел эмбарго, суверенитет республик признают только Россия и Южная Осетия; в состав России республики не вошли. Все то время, пока идут споры о необходимости введения визового режима между Россией и Украиной, поезда и автобусы ходят по расписанию, и россияне мигрируют на Украину, несмотря на обостренную геополитическую и общественную обстановку между двумя странами.

Фото: личный архив героя

Михаил Савва

Михаил Савва, правозащитник, 52 года, Краснодар — Киев

Я был типичным врагом российского политического режима, хотя сам этого долго не понимал. До переезда в Украину работал в Кубанском госуниверситете, где создал кафедру связей с общественностью. Занимался защитой прав задержанных и заключенных, был зампредседателя Совета по правам человека при губернаторе Краснодарского края и работал в Южном региональном ресурсном центре, занимаясь развитием гражданского общества на Северном Кавказе. В апреле 2013 года меня арестовали по обвинению в мошенничестве. По словам сотрудников краевого управления ФСБ, на каждой из занимаемых мной позиций я расшатывал основы. Оказывается, я совсем не то писал, не тех защищал и создавал в регионе сеть враждебных власти некоммерческих организаций.

После восьми месяцев в следственном изоляторе меня перевели под домашний арест. Помню, как-то охранник скомандовал: «Савва, одевайтесь на выход!» Оделся — через час новая команда: «Никуда не пойдете!» Позже я узнал, что в Краснодар приехал депутат бундестага, в то время координатор правительства ФРГ по российско-германским межобщественным отношениям, Андреас Шоккенхофф (Andreas Schockenhoff). Он потребовал встречи со мной, но, видимо, ФСБ велело руководству СИЗО излишнюю демократию не разводить. Тогда Андреас провел в Краснодаре пресс-конференцию, на которой доходчиво объяснил, чем на самом деле является российская правоохранительная система.

Потом были четыре месяца под домашним арестом с браслетом на ноге — за преступление, которого я не совершал. Я не согласился с предъявленными мне обвинениями, не дал ни на кого показаний. На первом же заседании суда я рассказал о методах следствия, о тайных допросах и реальных причинах моего преследования. Два раза меня  приводили в кабинет начальника следственного отдела УФСБ и требовали отказаться от своих слов. Я не согласился.

•  
•  

Я постараюсь наказать тех, кто был причастен к фальсификации моего дела — во дворах кубанской столицы за все нужно расплачиваться

Когда стало понятно, что мне вот-вот предъявят новое обвинение, я уехал в Украину, где и живу с 2015 года. Сомнений в том, что нужно уезжать, не было — живым меня бы не оставили. У меня не было никаких других вариантов, кроме Украины — срок действия моего загранпаспорта истек, пока я был за решеткой, а получить новый, находясь под приговором, невозможно (на Украину тогда еще впускали по внутреннему российскому паспорту. — Прим. ред.). Я приехал в Киев и сразу признался, что моя цель — получение статуса политического беженца.

В сентябре 2015 года я получил этот статус. Найти жилье не составило труда — сложнее было с работой. Сейчас я на фрилансе — это беспощадная потогонная система, но я не могу позволить себе работать по найму: там низкие зарплаты, и я не смогу снимать жилье в столице. Зарабатываю тем, что хорошо знаю и умею: оцениваю социальные проекты и программы органов власти, разрабатываю системы мониторинга.

Кроме того, я член совета «Дома свободной России» — площадки, созданной для общения и консолидации российских эмигрантов в Киеве, которые хотят смены политического режима в России. Нужны ли русские Украине? Так вопрос не стоит. Примерно 17% населения страны — русские. Нужны ли Украине россияне? Сложный вопрос. Конечно, здесь есть люди с посттравматическим синдромом, ведь идет война, развязанная российским режимом. Но они выплескивают свое негативное отношение в основном в социальных сетях. Лично я пока ни разу не сталкивался с агрессией в свой адрес, хотя никогда не скрываю, что я россиянин.

Надеюсь, у меня хватит сил и на социализацию в Украине, и на политическую миссию. Я уехал из России не для того, чтобы просто спастись. Получив статус политического беженца в Украине, я отказался от такого же статуса в США, потому что моя задача — содействовать возвращению демократии и прав человека в Россию, а из Украины вести информационное просвещение россиян проще. И конечно, я постараюсь наказать тех, кто был причастен к фальсификации моего дела — во дворах кубанской столицы за все нужно расплачиваться.

Юлия Архипова, правозащитник, 23 года, Москва — Киев

Фото: личный архив героя

Юлия Архипова

В 17 лет я поступила на факультет прикладной политологии ВШЭ и во время учебы работала с Transparency International и Молодежным правозащитным движением. После окончания бакалавриата поняла, что в России с моим интересом к адвокации, борьбе с коррупцией и правозащитным НКО делать нечего. И в октябре 2015 года я уехала в Украину.

До переезда я была в Киеве несколько раз: и как турист, и как правозащитник. После одной из конференций, 30 ноября 2013 года, я сходила на Михайловскую площадь, где поговорила с митингующими и получила прививку от российской пропаганды. Мало кто был в тот момент озабочен евроинтеграцией: демонстранты говорили о правах человека, усталости от коррупции и вседозволенности полиции. Спрашивала, как они относятся к России и россиянам. Все тогда говорили, что к людям — хорошо, а вот действия российского правительства не одобряют.

Во время Майдана у меня появилось много друзей, которые впоследствии помогали мне с переездом, регистрацией и оформлением документов. Московские друзья не удивились моей миграции, поскольку прекрасно знали мою позицию по Майдану и всему, что происходило после. На прощальную вечеринку в одном из московских баров завалилась толпа младшекурсников с моего факультета и исполнила гимн Украины. Мама отнеслась к моему решению по принципу «чем бы дитя ни тешилось», а папа воспринял в штыки, поскольку круглосуточно смотрит «Россию-24».

•  
•  

Украина практически не дает гуманитарную помощь или статус беженца российским эмигрантам

Получить разрешение на проживание мне было нетрудно, поскольку мои родители родились на территории современной Украины, и это автоматически давало мне право на гражданство или постоянный вид на жительство. Я решила, что мне хватит и вида на жительство — гражданство нужно еще заслужить. Все-таки я приехала гражданкой страны-агрессора и чувствую ответственность за то, что Россия сделала с Украиной.

Долгое время я жила на накопленные деньги и на заработки от фриланс-проектов: жизнь в Киеве дешевле, чем в Москве. Потом мы вместе с Григорием Фроловым из Free Russia Foundation запустили проект EmigRussia, оказывающий гуманитарную и юридическую помощь политэмигрантам из России, а недавно открыли «Дом свободной России». Сначала проект EmigRussia был воспринят в штыки: многие думали, что мы будем массово ввозить в Украину россиян, которые будут получать украинское гражданство и поддерживать партии типа Оппоблока. Мы же помогаем беженцам, которым не меньше нас помогают сами украинцы, возмущенные тем, что миграционная служба отказывает людям в возможности не возвращаться в Россию, где им грозят репрессии. Многие не понимают, что беженцы не сидят на велфере из украинского бюджета. Мы находим союзников в украинских правозащитных организациях и среди народных депутатов, но, должна признать, Украина практически не дает гуманитарную помощь или статус беженца российским эмигрантам.

Я планирую еще поучиться в магистратуре и исследовать роль правозащитных организаций в политическом процессе в постсоветских государствах. Когда я смогу работать в этой сфере в России, возможно, даже преподавать, я вернусь на родину — но, боюсь, это произойдет нескоро.