Когда в 2014-м цены на нефть резко пошли вниз, некоторые эксперты предвещали, что следующим сценарием протеста станет «холодильник против телевизора». Но нефть устояла, холодильник опустел лишь немного, а протесты случились все равно. И они произошли по вине смартфона, а не холодильника. Ничего ведь не предвещало выход людей на улицы, кроме событий, происходящих исключительно в медиапространстве.

Соцсети снова сделали с молодежью что-то такое, что вывело ее на улицы. Конечно, называть прошедшие протесты подростковыми будет, наверное, преувеличением, но заметная роль юношества в массовке действительно оказалась неожиданной. На их месте могли бы быть, например, радикальные патриоты (еще, возможно, и будут), а пока Навальный со «школьниками» нарушили естественный ход одного глобального процесса.

Первая волна: «рассерженные»

Чем позже в истории возникает новая медиатехнология, тем быстрее она распространяется по миру. Газетам понадобилось три века, радио с телевидением управились за 40 лет, интернет — примерно за 20 лет. Социальные сети распространились везде мгновенно. И сразу после этого, в конце 2000-х и начале 2010-х, по миру прокатилась волна протестов.

Говоря про твиттер-революции, обычно вспоминают Арабскую весну. Но такие же восстания прогрессивной молодежи против правительств произошли в 2010–2011 годах в Греции, Португалии и Израиле. В Испании протестное движение описывалось теми же характеристиками, что и Болотные протесты в России: indignados — «рассерженные». «Рассерженные» протестовали в Нью-Йорке во время Occupy Wall Street, шли под дубинки и даже пули на киевском Майдане или площади Таксим в Турции.

Конечно, везде была своя политическая специфика. Общими были три фактора.

Во-первых, «булыжником — орудием пролетариата» везде был смартфон.

Во-вторых, демография протеста была везде абсолютно схожей: городская образованная молодежь, никак не связанная с политическим классом, вдруг разогрелась до уличного протеста.

В-третьих, единовременность протеста в таких разных политических системах совпала с первой волной распространения соцсетей.

Все три фактора объясняются тем, что именно городская образованная молодежь стала авангардом оцифровки и, как следствие, агентом новых общественных процессов. Социальные сети в этих странах сделали молодежный протест не только возможным, но и неизбежным.

Анатомия протестов

Самиздат в СССР разрушал партийную монополию на контент всего лишь тиражированием альтернативной картины мира. Социальные сети не просто распространяют альтернативную повестку — они дают возможность участвовать в ее формировании. Они освободили частное авторство масс.

Неизбежен конфликт двух способов формирования повестки — вещательного, вертикального «сверху вниз», контролируемого истеблишментом, в котором за контент отвечает специальная каста, и вовлекающего, горизонтального, с блуждающими сгустками авторитета, где авторствует сама публика и за контент отвечают все. Это столкновение носит не политический, а морфологический характер: пирамида сталкивается с облаком.

Уже «этажом» ниже, на уровне национально-культурных особенностей, на этот морфологический конфликт налипают политические смыслы. Это почти всегда претензия неадекватной репрезентации, предъявленная элитам: «Вы нас даже не представляете!» Люди вдруг не просто осознают, что у истеблишмента свои заботы и своя повестка, — они теперь не по слухам, как раньше, а уже воочию видят, что чуждая их интересам повестка еще и беспардонно навязывается через традиционные медиа. Если репортажи социальной сети расходятся с репортажами телевизора, но не уступают по охвату — жди взрыва.

Непрерывный референдум

Соцсети — это непрерывный референдум по всем вопросам, невозможный в офлайне по причине слишком большого количества участников. Ведь именно рост участников привел агору, круг, вече к замене на представительную демократию. Соцсети повернули процесс вспять — они сделали прямую демократию снова возможной. И на исторически невиданных и физически невозможных для офлайна массивах и скоростях. Социальные сети соотносятся с традиционными СМИ точно так же, как прямая демократия с представительной.

Мало того, что из-за способа формирования альтернативная повестка соцсетей просто обречена отличаться от официальной повестки истеблишмента, — она еще и дополнительно гальванизируется, если мейнстрим ее не замечает, а политические институты подавляют. В конце концов происходит социальный взрыв, зачастую вообще никак не связанный с социально-экономическим состоянием протестующих. Вот почему такие протесты — это всегда «революция достоинства».

Помимо неизбежного политического разогрева, соцсети предлагают социальную когерентность — связность и согласованность, которые, в свою очередь, обеспечивают дополнительный разогрев через солидарные и эпидемические всплески интереса к какой-либо теме, будь то выборные фальсификации или расследование про «Димона». Социальная сеть — не только коллективный агитатор и коллективный пропагандист, но и коллективный организатор. 

Но приписывать заслугу в организации протеста одним лишь соцсетям было бы несправедливо. Свой немалый вклад вносят и мейнстрим-медиа, и контролирующий их истеблишмент. Роль последних заключается в формировании «разницы потенциалов», в создании такой официальной повестки, которая максимально резко отличалась бы от повестки, формируемой участниками и активистами в соцсетях.