От редакции: Перед вами русский перевод статьи историка культуры Александр Эткинда, опубликованной в октябрьском номере журнала Current History.

В сентябре 2015 года, когда я пишу эту статью, долгое и практически непрерывное правление президента Владимира Путина близится к своему неизбежному концу. И хотя это правление негативно отразилось на всех сферах жизни страны, я полагаю, что больше всего пострадала именно публичная сфера — традиционная область политических и культурных дискуссий, в которой Россия была исторически сильна и снискала себе уважение и даже славу у других стран. Деградация российской публичной сферы носит глубокий, ярко выраженный и продуманный характер.

Она по-разному сказывается на различных сферах культуры, но более всего оказались затронутыми те институты общественной жизни, политическая значимость которых определяется их обширными аудиториями, такие как телевидение и центральные газеты. Упадок, в который они пришли с 1990-х годов, драматичен и даже трагичен. От неторопливого, ориентированного на интеллектуалов режима подачи информации, который был культурно насыщенным, ироническим и даже снобистским, телевизионные каналы, новостные программы, реалити-шоу и сериалы перешли к сверхдинамичным, суетливым, эротизированным стандартам презентации. Они технически изощрены, и по сравнению с ними даже знаменитая своей вульгарностью телевизионная империя Берлускони выглядит вяло, хоть она и была моделью для российских продюсеров. И хотя техническое оборудование и визуальные средства, используемые во всех этих шоу, безусловно западные — это самые худшие, какие только можно представить, образцы полностью превращенной в товар ультракапиталистической культуры — они транслируют антиамериканские, антиевропейские и фактически антимодерные месседжи. Приложив некоторые усилия, продюсеры могут закодировать это послание не только в новостях, но и в реалити-шоу, спортивных мероприятиях и конкурсах красоты.

Более сложную трансформацию переживают центральные газеты, хотя они в России не имеют такого широкого охвата аудитории, какой доступен теле- и радиоканалам. В путинскую эпоху возникло резкое разделение между газетами с тиражом национального уровня и теми, кто культивирует определенные ниши в таких мегаполисах, как Москва и Санкт-Петербург. Кремль контролирует газеты национального уровня; характерно, что эти газеты все еще носят свои прежние советские названия, такие как «Известия» и «Комсомольская правда», хотя по содержанию они мало напоминают асексуальную, бесконечно теоретизировавшую советскую прессу. Нишевые газеты артикулируют широкий спектр политических позиций — от националистической до либеральной. До сих пор эти нишевые газеты не были закрыты, даже такие открыто антипутинские, как «Новая газета». Источники их финансирования часто неизвестны. Существуют примеры относительно крупных и по-прежнему свободомыслящих газет, таких как «Ведомости»; однако ими частично владеют западные корпорации, и поэтому они легко могут стать жертвой нынешнего законодательства, запрещающего иностранным агентами инвестировать в российские СМИ или обеспечивать финансирование некоммерческих организаций.

В этом отношении бедственное положение российских газет несколько сходно с ситуацией в университетах. Крупные и традиционно престижные институции, такие как Московский государственный университет или Санкт-Петербургский университет, интеллектуально разрушены. В каждой научной дисциплине ситуация такова, что часть выдающихся профессоров эмигрировала, многие другие уволились, а те, кто остался, борются с огромной, традиционно некомпетентной бюрократией и все возрастающим политическим контролем. Но есть несколько учебных заведений, которые по-прежнему процветают: одни из них относительно крупные, как Высшая школа экономики, другие — небольшие, но энергичные, как Европейский университет в Санкт-Петербурге.

Любопытно наблюдать, что, хотя уровень политического контроля в путинской России не сильно отличается от того, что было характерно для позднесоветской эпохи, средства контроля полностью изменились. На протяжении путинского правления трансформация медийного контента в значительной степени определялась сменой собственника. ТВ-каналы и газеты, приватизированные сразу после распада Советского Союза в 1991 году, были заново национализированы и теперь принадлежат либо государству, либо его корпорациям по торговле природными ресурсами, таким как «Газпром». Бывших владельцев этих СМИ, которые во многих случаях создали их с нуля, вынудили эмигрировать, что прошло вполне благополучно для одних и оказалось гибельным для других. Победа Путина над этими людьми была, возможно, величайшим событием его правления.

Хотя бумажные СМИ в целом неприбыльны и поэтому субсидируются государством, они зависят от рекламы, ставшей крупным рынком; но основные спонсоры рекламных объявлений — представители крупного бизнеса, контролируемые Кремлем и сообразующиеся с его политическим курсом. Часто возникает ощущение, что российская реклама не преследует коммерческой цели привлечения интереса к конкурирующим товарам, таким как духи или машины. Вместо этого она продвигает крупный бизнес — банки, аэропорты, девелоперов, которые используют государственные доходы и не полагаются на массовое потребление.

Фабрики троллей

В этой ситуации ключевую роль в публичной сфере играет Интернет, где осуществляется артикуляция мнений, развитие споров и поиск решений, — роль, важность которой только возросла во времена кризиса. В России существует широкий доступ к Интернету. По числу интернет-пользователей Россия занимает первое место в Европе и шестое в мире; по проценту пользователей она на уровне Польши и Португалии. Местные социальные сети, такие как «ВКонтакте», и глобальные платформы, такие как Facebook и Twitter, пользуются в России большим успехом. Не существует студента или ученого, который не использовал бы русскоязычную Википедию, хотя государство уже предприняло первые попытки запретить ее. Государство также создало и финансирует пресловутые «фабрики троллей», которые заполоняют онлайн-коммуникацию глупыми, нецензурными или бессмысленными комментариями. Возможно, благодаря широкому распространению социальных сетей в России эти усилия государства до сих пор не возымели серьезного разрушительного действия.

Важно понять, почему путинская администрация, с таким рвением стремившаяся поставить под контроль телевидение и бумажные СМИ, менее бдительна в отношении публичной сферы онлайн. Российско-американский эксперт Евгений Морозов предложил такое объяснение: давая протестным группам быстрые и легкие методы самоорганизации, социальные медиа предоставляют властям в равной степени совершенные средства надзора. (Верно и то, что социальные платформы в существенной мере помогают снимать напряжение протеста; особенно успокаивает Facebook с его возможностью блокировать нелицеприятные мнения.) В своем анализе издержек и выгод власть, возможно, решила, что запрет этих сетей принес бы больше вреда, чем предоставление к ним контролируемого государством доступа.

Обширные сети коммуникаций на кириллице выполняют несколько иные функции, чем их аналоги в англо-саксонском мире. В России блоги и посты более эмоционально заряжены и являются каналом самовыражения; они делают больший акцент на сочувствии и солидарности. И наоборот, им не свойственны в той же самой мере функции самоутверждения, конкуренции или простого распространения информации, которые выполняют социальные медиа на Западе.