Восьмого августа 2008 года, когда грузинские войска пытались штурмом взять Цхинвали, Амиран Багаев стоял на боевом посту. Грузинские танки уже появились на холмах, пехота спускалась в город. Багаев, руководитель разведгруппы, пошел им навстречу, чтобы изучить обстановку. Это был самый первый день войны.

Пять лет спустя семья и сослуживцы Багаева расстилают на его могиле белую клеенку и накрывают скромный поминальный стол: пара осетинских пирогов, пара тарелок с мясом, домашнее пиво и вино. Четыре бутылки с безалкогольными напитками расставлены по углам клеенки. Дует очень сильный ветер, он то и дело валит на землю две вазы с цветами, поставленными у гранитного памятника. Так продолжается до тех пор, пока один из друзей погибшего не кладет на дно пластиковой вазы увесистый камень.

— Хороший был парень, мы работали вместе в министерстве обороны, — говорит Степан, крупный мужчина в свободных джинсах и белой футболке. На вид ему лет сорок с лишним.

Багаеву в 2008-м было 33. Портреты погибшего на памятнике с двух сторон. На одной портрет молодого человека добродушного вида, внизу даты жизни. На тыльной стороне памятника Багаев изображен уже в полный рост: в военной форме он идет куда-то с автоматом на фоне гор и луны. Рядом могила отца. Пережил сына на три года.

Друзья Багаева по осетинскому обычаю зажигают на могиле свечи, молятся, а затем, отодвинув край клеенки, наливают на землю воды. Батрас, сослуживец погибшего, находившийся с ним в одной разведгруппе восьмого августа, объясняет смысл ритуала: «Когда человеку плохо, когда он страдает, он просит воды».

Догорают свечки. Собравшиеся по очереди проливают на землю теперь уже вино и пиво из своих пластиковых стаканчиков, подходят к памятнику и как бы хлопают своего бывшего сослуживца по плечу. Изображение такое большое, что Багаев на фото выходит даже крупнее своих товарищей в жизни. Допив, они принимаются за пироги. Ветер уносит с могилы пластиковые стаканчики и разбрасывает их по всему участку.

— Меня попросили рассказать вам об Амиране, — обращается к нам молодой человек среднего роста в черном пиджаке и черной рубашке.
— А кем вы ему приходитесь? Товарищ?
— Товарищ. Как бы. Все, кто был в Южной Осетии, знают, что это значит.
— А зовут вас как?
— Андрей. Типа, — туманно добавляет молодой человек.

Тем не менее обо всем, что не касается его собственной личности, он рассказывает весьма подробно. Багаев, говорит он, фактически переломил ход войны: грузины планировали войти в Цхинвали с юга и запада, а затем осуществить зачистку. Группа на западе засекла вражескую 4-ю бригаду и не дала ей пройти в город. Один из товарищей Багаева — Азамат, по прозвищу «Пантера», — подбив два танка, получил ранение. «Пантера он потому, что пятнистый. С детства переболел», — объясняет Андрей происхождение клички. «Пантера» сидит у могилы и молча пьет. Напротив сидит другой сослуживец Багаева. Смотрит в землю. Чуть поодаль расположились две женщины: одна плачет, другая пытается ее утешить.

Из группы в семь человек в тот день двое погибли, а двое получили ранения, продолжает Андрей. Выжившие в войне сегодня пришли на могилу Багаева. После городского кладбища в Цхинвали все поедут на деревенское кладбище, где похоронен еще один член разведгруппы. Оба награждены высшими наградами Южной Осетии посмертно. Напротив памятника, у края могилы, на корточках сидит мальчик лет восьми и пьет из стаканчика газировку. «Это сын», — коротко поясняет Степан. Один из мужчин целует мальчика в лоб. «Это брат», — говорит Батрас.

Цхинвальское кладбище расположено на холме. Тех, кто погиб в августе 2008-го, хоронили на одном из склонов. У военных, убитых в период с 8 августа по 13-е, как правило, большие памятники — их видно издалека. Могила Багаева в крайнем верхнем ряду. С этого места хорошо видно, что больше никого на кладбище нет.

Все утро президент Южной Осетии Леонид Тибилов посещал памятные места в городе, где пять лет назад шли бои с грузинами. Здание 5-й городской школы, база российских миротворцев, точки на окраинах города — буквально во дворах везде одно и то же протокольное мероприятие: двое военных передают главе непризнанной республики корзину с цветами, тот кладет ее на землю, выслушивает объяснения по поводу того, кто и при каких обстоятельствах на этом месте погиб.

Президента сопровождали многочисленные сотрудники администрации и местные политики, в этом «кортеже» около двадцати машин, они полностью занимают улицы города. Горожан почти не видно. Один из журналистов вслух заметил: «Складывается впечатление, что все это надо только чиновникам. Людей нет».

В финальной точке маршрута, на холме при выезде из Цхинвали, президент закладывает камень — здесь будет монумент защитникам Осетии. Напротив монолита в человеческий рост развевается бело-красно-желтый флаг; за ним открывается вид на горы и город, который пытается оправиться от войны. В Цхинвали нет руин, но нет и видимого благополучия: издалека дома выглядят просто старыми, покосившимися, бедными. Лишь вблизи можно разглядеть признаки то ли войны, то ли последовавшего за ней разбоя и упадка: вместо окон чернота, кое-где от балконов остался только пол (иногда куски решетки от перекрытий нависают прямо над улицами), на зданиях россыпь следов обстрела, в редких случаях можно встретить проломленные, но, впрочем, не разрушенные до основания стены.

Война не покинула город, она лишь ушла с главных улиц во дворы. Там она соседствует с жаждой жизни молодого поколения: обстрелянные здания исписаны признаниями в любви.

Официальные памятные мероприятия, посвященные годовщине войны, начались в Цхинвали поздно вечером в четверг. На главной площади города оборудовали сцену и расставили стулья для зрителей. Неработающий фонтан накрыли черной тканью. Перед ним — цветы и свечи. На двух автомобилях военных растянули белые экраны. По ним в течение пары часов до начала мероприятий по кругу показывали хронику пятидневной войны: скорбная музыка, виды идущей по городу техники и завалов на месте бывших домов, свидетельства очевидцев, плач женщин, крики детей.

На площади, напротив, было тихо. Кто-то смотрел видеозапись, кто-то слонялся по площади, кто-то покупал поп-корн и сахарную вату на входе. Но так отстраненно горожане вели себя до тех пор, пока не начался концерт. Пришел президент Тибилов с другими чиновниками. Присутствующим раздали свечки. Но еще до того, как зазвучала музыка, в углу около сцены уже раздались первые всхлипы. Плакала женщина деревенского вида в платке и дешевом платье. Ей передали микрофон, она на осетинском начала рассказывать свою историю, срываясь с тихих слез на крики и плач навзрыд. Мужа, говорила женщина, убили еще во время первой грузино-югоосетинской войны, август восьмого года забрал сына. «Грузины вошли в их деревню. Старикам резали уши, дети убежали в лес. Сына, видимо еще живым, выкинули в реку — пока он тонул, все руки себе искусал. Только Богородица нам помогла», — так ее рассказ переводила корреспонденту «Газеты.Ru» одна из женщин в толпе. Бабушка, сидящая рядом, шумно вздыхала: «Ох… Ой-ой!..»

Когда женщина договорила, начался концерт. Звучало много песен и стихотворений, посвященных пятидневной войне и борьбе Южной Осетии за независимость. Выступил президент Тибилов, сказал о дружбе с Россией, помощи Владимира Путина и Дмитрия Медведева. Выступила монахиня из Северной Осетии. Она рассказала о том, как пять лет назад в ее кабинете не могли найти себе места военные начальники, приехавшие узнать, сколько беженцев может принять обитель. Монахиня, с ее слов, не понимала, о чем идет речь, пока не увидела на дороге автобусы с беженцами, идущими в одну сторону, и танки, едущие им навстречу. Завершила она свою речь пожеланием «однажды разобрать по кускам» границу между Южной и Северной Осетией. Послышались одобрительные тихие замечания из толпы: «Вот молодец!», «Правильно». На сцену вышли музыканты и заиграли грустную мелодию. После них молодая девушка спела песню про страдающий народ.

Мероприятие производило весьма гнетущее впечатление: организаторы, может, и пытались помочь горожанам преодолеть боль, но в итоге, скорее, лишь напомнили им о том, что хочется забыть.

В Цхинвали сейчас не слишком охотно говорят о войне: люди в основном ограничиваются общими формулировками, на вопросы о событиях пятилетней давности отвечают односложно или молча пожимают плечами.

«Брат у меня погиб тогда. Больше мне сказать нечего. Это у политиков жизнь налаживается, у меня все по-старому», — говорит одна из немногих «разговорчивых» женщин, скрывая глаза за темными очками.

«Была в городе. Все дни укрывались с мужем в подвале. Как были, так и пошли. Прямо в тапочках», — вспоминает другая. Вот и весь рассказ.

Подумав, она добавляет, что жизнь в городе налаживается, а люди устали думать о войне и теперь хотят смотреть в будущее. Но как не думать о войне, когда по всей стране на месте рекламных щитов установлены баннеры с напоминаниями о «геноциде сквозь столетия» и цифрами 08.08.08.

Один из таких баннеров, с изображением лица, проступающего через языки пламени, встречаешь по пути в село Авневи, что в пятнадцати минутах езды от Цхинвали. До войны здесь жили грузины. В августе 2008-го село сожгли, теперь здесь руины. Уцелело только два дома на отшибе, во всем селе осталось четыре человека. Две пожилые пары, жены-осетинки и мужья-грузины. После войны дети, внуки и правнуки семидесятилетних Залины и Дурмишхана переехали в Грузию. В прошлом году Залина, у которой помимо югоосетинского есть и российский паспорт, сумела навестить своих родственников: несмотря на то что до грузинской территории от Авневи три километра, ехать в Тбилиси пришлось через Владикавказ. Дурмишхан своих детей не видел уже пять лет, и неясно, увидит ли еще когда-нибудь: с грузинским паспортом он теперь почти невыездной.