– Глеб Олегович, давайте систематизируем то, что сложилось к маю 2013 года. Прошел год после возвращения Путина в Кремль. Уже и Алексей Кудрин говорит, что силовики побеждают. Администрация президента пытается делать одной из своих внутренних повесток оголтелый патриотизм. Я не хочу произносить слово «антиутопия», но как-то на это становится похоже. Или нет все-таки?

– Последнее время футурология приобрела драматический характер. Никто не смеет описать происходящее более или менее логично, и единственный способ не прогадать – это повышать ставки. Описывать происходящее как ужас-ужас и готику, как все делают, иногда и я тоже, чтоб отвязались. По правде говоря, мы не понимаем происходящего, заменяя понятность идейностью – у кого какая. Взломана система индикаторов. Даже тех, что работал еще недавно, до инаугурации 2012 года.

– Например, что сейчас делает Путин?

– Неясно. А вдруг то, что он делает, не имеет большого значения? Что если Путин превратился в лепное украшение на фасаде режима? Система туманна, хотя толком ничего спрятать не умеет. Кроме договоренностей Медведева с Путиным 2011 года. Это все тот же режим или нет? Похоже, речь идет о новом режиме, еще не сложившемся, но другом. На телеэкране те же люди, но сильно помятые, измочаленные тем, сколько раз им пришлось поменять позиции. Были либералы, стали социал-консерваторы, а теперь кто они там – ультрахристиане, левореакционеры? (Смеется.) Бывший левый Кагарлицкий требует отобрать у Горбачева не орден Ленина, а орден Российской империи, на которую никто из них не имеет прав. Все потеряли себя, симулируя консенсус, которого нет. Еще пять лет назад проблема была противоположной – консенсус был всеобщим, кроме ста человек, – а изобразить его правдоподобно некому было. Путинское большинство не имело спикеров. Народ молчал и закупался в кредит. Сегодня те, кто имитировал тогда голос путинского большинства, имитируют новый консенсус, которого нет. Индикаторы противоречивы, сбиты, а в экономике, что справедливо заметил Кудрин, их готовы сбить также, начав печатать рубли. Америке можно, а нам нельзя? Вот еще парадокс – система заявила себя антиамериканской, но любую свою глупость объясняет тем, что «в Штатах так тоже делают».

– А зачем? Это фобии Владимира Путина или политтехнологический прием?

– Сначала фобии. Президент начинает, а продолжают общество и политический класс. Путин делает первый шаг, потом тормозит, как было с Сердюковым, с «законом Димы Яковлева» или с правительством, наконец. А второй шаг ему непонятен. <...>

При этом есть важное изменение в центре системы. У Путина больше нет команды, в которой он был лидером, первым среди равных. Люди отчасти те же, а он среди них только хозяин. Он как будто купил всех этих профессионалов, часто сильных, но капитана им купить забыл. Нет курса, который функционеры могли бы толково выполнять (эти указы майские невыполнимы в буквальном смысле слова), и функционер додумывает что-то. Но член команды додумывает свободно, креативно, а функционер старается угадать тайный ход мыслей хозяина. Не пустить Дворковича в дом, например. Стиль политики боярских лет.