В день полицейской операции, за день до и еще день после я был у Евгения Ройзмана в реабилитационном центре в поселке Изоплит. Единственный московский журналист. Волей-неволей придется описать то, что я видел.

Я приехал посмотреть реабилитационный центр своими глазами. В день накануне полицейской операции я свободно разгуливал по реабилитационному центру и общался с реабилитантами. Ройзмана со мной рядом не было. Сотрудников фонда со мной рядом не было. Я общался с реабилитантами один на один, и никто из них не сказал мне, что их удерживают насильно. А ведь могли бы сказать, тем более что я прямо спрашивал, добровольно ли они там находятся. Все ответили: да, добровольно. (Не говоря уж о том, что каждый при поступлении пишет заявление о добровольности и говорит под видеокамеру, что пришел сам.)

Я был в карантине. Это такая комната с решетками на окнах, плотно уставленная двухъярусными нарами. По правилам реабилитационного центра вновь поступивший реабилитант должен провести в карантине три недели. Дверь в карантин представляет собою металлическую решетку. Но фактически решетка эта почти никогда не заперта, во всяком случае днем. Фактически реабилитанты из карантина ходят по всей территории реабилитационного центра, занимаются в спортзале, возятся с машинами в авторемонтной мастерской. Дверь в реабилитационный центр запирается на засов, но на этом засове нет никакого замка: засов можно просто отодвинуть и выйти. Ворота на территорию реабилитационного центра тоже заперты на засов, но и тут нет никакого замка — можно просто отодвинуть засов и выйти вон. Я видел это своими глазами, а моим глазам свидетелей не надо.