В детстве я любил индийское кино. Я и сейчас его люблю, только тайно — потому что почему-то среди моих нынешних знакомых не принято смотреть болливудские фильмы. А тогда — давно уже — другие мои знакомые меня понимали. Мы брали билеты на «Рама и Шиама» на места в восьмом ряду кинотеатра «Октябрь» (далеко не московского).

Перед нами, в самых первых, самых дешевых рядах, ерзала и суетилась малолетняя шпана. Там кино не смотрели. Там грызли семечки, курили (в темноте зала вспышка чиркнувшей спички, секундное озарение пары конопатых лиц, дымящихся кулаков со спрятанными внутри папиросами, опять темнота), шептались, выкрикивали что-то механику, свистели, когда пленка обрывалась. Иногда резко вдруг вставали, по двое-трое выходили из зала, отбрасывая круглоголовые тени на экран, шаркая оглушительно резиновыми сапогами; потом так же внезапно возвращались, закуривали, затихали ненадолго.

В последних рядах фильм тоже не видели. Атлетически сложенные юноши обнимали в последних рядах опрятных девушек. Юноши сопели, девушки издавали лаконичные смешки.

И только посередине, в рядах с восьмого по четырнадцатый приблизительно, собирались истинные ценители кинематографа, а именно школьники средних классов вроде меня и тридцати-сорокалетние женщины, начинавшие всхлипывать на пятнадцатой минуте фильма, а к неизбежным двум свадьбам в финале уже рыдавшие открыто, страстно и радостно. Что так трогало, так умиляло их? Бог весть, отчего плачет русская женщина, глядя ли в телевизор, лаская ли детей, помешивая ли в кастрюле бурлящую уху! Но, кажется, не в последнюю очередь удивлялись они до слез, что такие благородные, красивые, умеренно жирные индусские мужики все как один непьющие. В наших краях это была не редкость даже, а прямо фантастика.