Кто помнит, в начале, до 2002 года, Владимир Путин был другой. Считалось, что он ученик Собчака и будет продолжать в том же духе, только как-то посноровистее, как полковник КГБ. И он даже чего-то такое делал в неолиберальном смысле в экономической сфере. Потом это прошло.
Про Норд-Ост написаны книги, проведены судебные процессы, много чего сказано. Мы 10 лет спорим, газ-убийца или блестящая контртеррористическая операция. И каждый, кто пережил эти три дня у телевизора, помнит, вероятно, и то чувство ужаса, когда от того, что невозможно ничего сделать, невозможно было делать ничего, даже перейти из комнаты в комнату, и то просто-таки ликование, когда после начала штурма мы ждали взрыва и вдруг оказалось, что все террористы убиты, а заложники освобождены. И это правда стала невероятная операция. А потом началось: вот трое, потом больше двадцати, потом больше пятидесяти, и, наконец, больше сотни людей погибли. Потому, что их не так вынесли, не так положили, не так привезли и не так приняли в больнице.
Там возникло вполне четкое ощущение от нашего государства, еще не столь безнадежное, как теперь. Что вот у нас есть невероятные ребята в спецслужбах, но их мало, а все остальное — самое элементарное, санитарная служба, транспорт, логистика эвакуации, городские службы, взаимодействие разных ведомств, начальников — это беда. Все эти люди будто бы, как и мы, не верили, что кого-нибудь удастся спасти, считали, что здание взлетит на воздух вместе с тысячей заложников, только не верили в более практическом смысле. Чего готовиться, если все равно все погибнут — спасение заложников застало их врасплох.
Мы потом долго и интересно про это думали. И постепенно многие как-то пришли к тому, что операция была провалена и что во всем виновата власть. Потому что не знала о планах террористов, хотя Масхадов открыто намекал, потому что пропустила их в Москву, потому что прошляпила подвоз оружия, потому что пустила газ, потому что не сообщила о его составе медикам, потому что не смогла организовать эвакуацию заложников и т.д. Потом покойная Анна Политковская нашла покойного Теркибаева, пришедшего с Бараевым и ушедшего до штурма, увидела в нем чеченского Азефа, и у нее так получилось, что сама власть этот теракт и организовала. Сама организовала, сама прошляпила, сама убила всех террористов, чтобы некого было допрашивать, сама отравила заложников, сама отказалась выплачивать им компенсации, все сама. От блестящей контртеррористической операции не осталось и следа.
Мне кажется, тут не о чем спорить, потому что отчасти это вопрос ракурса. С боевой точки зрения это было сделано великолепно, а с точки зрения вспомогательных подразделений чудовищно. Мы смогли спасти людей от террористов, которые сидят и трое суток держат пальцы на кнопке взрывателя, и не смогли — от непрофессионализма санитарных служб. Отчасти это похоже на нашу медицину, которая умеет делать сложнейшие операции, но не умеет наладить работу медсестер. Это тривиально, я о другом хочу сказать. О том, что случилось с государством.
Проблема в том, что не только мы, журналисты, публицисты, правозащитники, юристы, оппозиционные политики и просто граждане, думали о том, что случилось на Дубровке. Может быть, не те боевые офицеры, которые вошли в ДК — в здание, которое должно было взорваться вместе с ними,— а какие-то другие, не столь безупречные, но вполне дееспособные люди из спецслужб — тоже долго и интересно думали. И они пришли к определенным выводам. И воплотили в жизнь результаты своего анализа.
Специалисту по безопасности нужно ответить на вопрос, в чем главная уязвимость защищаемого им объекта. И это не ДК, где идет мюзикл, а государство вообще. Вопрос звучит так: почему полсотни человек, вооруженных какой-то, с боевой точки зрения, фигней, могут парализовать государство? И на этот вопрос есть неприятный, но очевидный ответ. Потому что это демократия.
Карбонарии или русские бомбисты были убийцами, но они убивали представителей власти. При авторитарном правлении террор в отношении мирного населения бессмыслен, потому что государство может относиться к этому как к стихийному бедствию. Бесконечно жаль, что погибли люди, но что ж тут поделаешь? Судьба... Демократия же уязвима потому, что это государство народа, а значит, любая часть народа и есть государство. Тогда нападать можно на кого угодно, и это потрясает основы государства как института. Смерть сотни заложников из числа мирных граждан равносильна по деструктивному эффекту уничтожению министра внутренних дел или покушению на императора.
Это голая теория и абстрактно звучит, но на практике все конкретно, потому что у демократии есть конкретные механизмы. И эти дееспособные ребята из спецслужб демонтировали не демократию — это слишком общая задача, они ее так и не формулировали. Демонтировали они те ее конкретные проявления, которые делали государство уязвимым. Почему тысяча захваченных заложников парализует жизнь 150 миллионов не захваченных? Потому что они об этом узнают и переживают в режиме реального времени. Значит, нужно, чтобы не узнавали. То есть нужно обезвредить СМИ.
Почему вместо того, чтобы обвинять террористов, начинают обвинять государство? Потому что есть оппозиция, и она обращает внимание на ошибки. Первыми, кто просто проанализировал действия властей со стороны, была даже не оппозиция, а так, парламентское меньшинство, комиссия Бориса Немцова. Значит, нужно обезвредить Немцова. И вообще обезвредить легальную оппозицию, чтобы она не имела права запрашивать отчеты у органов государства и не представляла никого, кроме самой себя — в суде, когда ее сажают на 15 суток за хулиганство.
Еще потому обвиняют не террористов, а государство, что могут обвинить. Террористов как обвинить — они и так все убиты. А есть суд, и там пострадавшие граждане начинают предъявлять претензии к государственным структурам. И по закону получается, что они правы! Ну так законы написаны, потому что по Конституции у нас демократия, и государство обязано не только признавать права граждан, но еще и заботиться об их соблюдении. Абсурд какой-то, но так написано. Значит, нужно обезвредить независимый суд. Чтобы он судил не по закону, а как надо.
И они все это сделали. И даже, я бы сказал, с известным изяществом. Все механизмы демократии отменены, притом что сама она не отменялась — Конституция не изменилась, все институты остались на месте, просто они не работают.
Подробнее: http://kommersant.ru/doc/2047893 |
2020
6
