В соцсетях активно обсуждают репрессивные тенденции, последние или предстоящие кадровые перестановки во власти, неудачные или злонамеренные высказывания публичных лиц. Чрезмерное внимание привлекают сиюминутные дискуссии, а не долгосрочные тренды. Однако, со временем общество неизбежно вернется к обсуждению приоритетов государственной политики. Несомненно, что тема имущественного неравенства будет в этой дискуссии одной из важнейших.
 

Мировые экономисты и политики в последние годы спорят о растущем расслоении населения по доходам. Этот вопрос остро стоит и в России. По оценкам исследователей, показатели неравенства в нашей стране достигают рекордных значений. Месяц назад консалтинговая компания Capgemini назвала нашу страну «самой несправедливой крупной экономикой в мире». По её подсчетам, 62% богатств России находится в руках долларовых миллионеров, еще 26% – у миллиардеров. Наблюдающийся с начала 90-х рост неравенства воспринимается как рост несправедливости. В обществе есть ясный запрос на более справедливое распределение национального богатства.
 

Двадцать лет назад идеальная экономическая политика представлялась мне построенной на либертарианских принципах. «Минимум государственного вмешательства, любой может добиться успеха, возможностей заработать полно, победитель получает всё».
 

Проиллюстрирую это на личном примере. Во второй половине восьмидесятых, когда ломалась старая экономическая и социальная система, я был подростком. Мои родители – инженеры, работавшие в оборонных НИИ, и этот слом прошелся и по ним. Наш уровень жизни существенно понизился. Устоявшиеся представления о карьере, социальной обеспеченности, жизненных приоритетах стали быстро разрушаться.
 

Я видел, что новая обстановка открывает новые возможности, если ты активен и готов меняться. И чувствовал глухое раздражение по отношению к отцу. Почему он держится за свою работу в НИИ, ведь если он просто займется частным извозом на нашей машине, он заработает в разы больше! Сколько разных необходимых и приятных вещей мы могли бы купить! Почему отец такой косный и держится за работу, которая стала весьма малодоходной!
 

Поступив на Физтех, в дальнейшем я выбрал не академическую или инженерную стезю, а переключился на работу в финансовой сфере. Здесь либертарианские принципы имели, возможно, самое полное воплощение – если ты хорошо знал свое дело, проявлял инициативу, умело строил карьеру, то мог рассчитывать на высокие доходы и социальный успех. Мой круг общения составляли управленцы, менеджеры, предприниматели, успешные обеспеченные люди, прекрасно использующие возможности рыночной экономики. Но за последние шесть лет я постепенно превратился из человека, лишь интересующегося политикой, в общественного и политического активиста и стал больше общаться с теми, кто работает вне бизнес-среды. И заодно – глубже заинтересовался вопросами неравенства и справедливости с теоретической точки зрения. Постепенно мой социальный дарвинизм стал оставаться в прошлом.
 

Недавно был опубликован доклад «Беднее, чем родители?» авторитетного McKinsey Global Institute, где анализируется распределение доходов. С 2005 по 2014 г. доходы 65-70% домохозяйств в 25 развитых странах стагнировали или падали.
 

Отмечу, что по статистике, реальные доходы значительной части жителей западных стран не растут уже 40 лет. И вот в последнее десятилетие данная тенденция усилилась, стала заметнее. Стагнация и падение доходов касается бедных и среднего класса, в том числе, «голубых воротничков», занятых в сфере производства. А оно, производство, всё больше перемещается из развитых в развивающиеся страны, унося с собой рабочие места.
 

В то же время, согласно докладу McKinsey, доходы и стоимость активов 10% самых богатых людей растут вполне быстро. Особенно резко - доходы и активы «верхнего» 1% богачей.

Эти тенденции подробно анализируют экономисты Джозеф Стиглиц, Луиджи Зингалес, Тома Пикетти в недавно вышедших книгах. Они показывают, как в западных странах работают механизмы, оберегающие такой статус-кво, механизмы, противодействующие уменьшению неравенства. Утверждается, что концентрация доходов и богатства изменила политическую систему, государственные институты развитых стран. Теперь они работает в интересах обеспеченного класса, а не в интересах условного «среднего человека».

Есть несколько подходов к проблеме справедливого устройства общества. Помимо либертарианского подхода, который предполагает нулевое или минимальное перераспределение доходов, есть подход «равных возможностей», когда государство не перераспределяет деньги, а старается дать малообеспеченным больше шансов в жизни. Главное здесь - возможность добиться успеха в обществе, заниматься любимым делом, стать экономически успешным, даже сверх-богатым. Эти возможности должны быть у любого молодого человека, независимо от его происхождения или состоятельности семьи. В США этот принцип олицетворён в идее «американской мечты».
 

На каком-то этапе мне казалось, что равенства возможностей достаточно и без активной политики по борьбе с неравенством. Но чем больше я думал над этим, тем сильнее менялись мои взгляды. Я стал понимать, что равенство возможностей останется иллюзией для большинства тех, кто живет в бедности.
 

Кроме этого, равенство возможностей не устранит злоупотребления «сильных мира сего». Они будут продолжать и дальше подминать под себя и политическую, и судебную систему. В обществе, где доходы и богатство распределены более равномерно, это сделать гораздо сложнее. В конце концов, имущественное неравенство – это неравномерное распределение не только богатства, но и свободы. Неравенство превращается в угрозу для рыночной экономики и демократии.
 

Скандинавские страны часто приводят в качестве примеров «социального государства». В них бесплатное образование, включая переквалификацию для взрослых людей, предоставляется всем. Работники могут повышать свою стоимость на меняющемся рынке труда за счет государства. Там работает механизм социальной поддержки для безработных, и временная потеря работы не становится личной катастрофой. Развитые социальные институты позволяют не выбирать между работой и заботой о детях, стариках и инвалидах. При этом скандинавские страны обеспечивают своих граждан работой (или пособием по безработице), которая обеспечивает им доход, позволяющий жить здоровой и счастливой жизнью. Благополучие любого общества определяется, во многом, тем, какая часть населения занята производительной и высокооплачиваемой работой. И не случайно в Скандинавии - низкий уровень коррупции, развитые гражданские свободы и граждане, удовлетворенные жизнью.
 

При этом, сглаживание неравенства – это не значит отбирать бизнес или доходы. Напротив, это, во многом, защита от экспроприации или чиновниками и силовиками-рейдерами, или популистами. Возьмем одного из основателей «Яндекса» миллиардера Аркадия Воложа. Его точно нельзя обвинить в том, что он заработал свои деньги с помощью коррупционного ресурса. В чём логика определённого перераспределения его доходов в пользу тех, чей уровень жизни ниже среднего? Почему ему надо делиться?

Вот один из аргументов. За последние два года стоимость акций «Яндекса» упала в два раза в результате реализовавшихся и еще не реализованных политических рисков. Это следствие того, что наша политическая система не репрезентативна и не работает в интересах большинства. Политическая система в демократических странах с меньшей поляризацией доходов более репрезентативна. А более репрезентативная система позволяет избегать ошибок и политических рисков, что в интересах бизнесменов. В своем стремлении к процветанию мы зависим друг от друга. Поэтому сглаживание неравенства в рамках разумной государственной политики – также в интересах предпринимательского класса, в том числе, условного Аркадия Воложа.
 

Так, постепенно я стал сторонником активной государственной политики по снижению неравенства. Экономист во мне, конечно, восстает против такого подхода. Ведь любое государственное вмешательство в экономику уменьшает общий экономический пирог, общее совокупное благосостояние. Но эти теоретические соображения не учитывают двух факторов. Во-первых, крупные игроки могут менять условия экономической игры в свою пользу в ущерб всем. Во-вторых, быстрые изменения экономической ситуации выкидывают многих на социальную обочину, снижая уровень общественного спокойствия.
 

Я до сих пор радуюсь, что в подростковом возрасте мне хватило такта и уважения не высказывать свои претензии вслух пятидесятилетнему отцу. Он был коммунистом, к тому моменту проработал в своем НИИ более 20 лет. Конечно, он чувствовал себя не в своей тарелке в условиях наступившего экономического и социального хаоса. Логично, что он продолжал держаться за то, что было ему привычно. Сегодня мне стыдно за те юношеские мысли. Ткань отцовской жизни рвалась в то время быстро и необъяснимо. С годами мне стала более понятна и близка его правда. Наверное, для мальчика в 16 лет естественно мерить всех вокруг меркой активных преобразователей жизни, меркой героев Стругацких или Павки Корчагина из «Как закалялась сталь» Н.Островского.
 

Но по мере того, как человек взрослеет и становится мудрее, мне кажется, приходит понимание, что люди сделаны из разного теста, их способность зарабатывать, способность приспосабливаться к изменениям различна, не для всех возможны резкие изменения в жизни, это вполне нормально, и не должно делать их ущербными или маргинальными в социальном плане.
 

Эта перемена в моих личных ощущениях отразилась и в том, как я вижу оптимальную государственную политику. Общеизвестно, что чувство утраты от потери определенной суммы сильнее, чем чувство приобретения от её получения. Если цель общества состоит в повышении совокупного «индекса» счастья, то государство должно активно сглаживать неравенство.