Подобно вину и оливковому маслу сыр – продукт устойчивой культуры. Рокфор делают с XI века, грюйер и чеширский сыр – с XII в., пармезан, горгондзолу, таледжио и пекорино – с XIVв. – но дело даже не в длительности традиции, а в сроке выдержки сыра: для пармезана это от 12 до 36 месяцев, для старой гауды – до 5-6 лет. Для того, чтобы сыр созревал так долго, нужна политическая и социальная стабильность, гарантии прав собственности, кредит, устойчивый спрос; сыр – это инвестиция в надежное будущее,

В России же делали творог – продукт быстрый, на скорую руку – и так же скоро портящийся. С вечера поставил, к утру откинул, до следующего вечера съел, а то прокиснет. Русский крестьянин не был уверен в будущем: если завтра война, рекрутчина, барщина, чрезвычайка; он не распоряжался своей жизнью и собственностью: не до сыра, быть бы живу. Русская материальная и продуктовая культура – жертва климатических и исторических обстоятельств, которые диктуют быстрое производство и потребление, жертва слабых институтов, при которых нет ни прав собственности, ни возможностей долгосрочного планирования и хранения, а одно только ненасытное государство-Левиафан, пожирающее любые излишки – а сыр как раз возникает вследствие излишка молока.

В итоге вопрос о сыре (как впрочем, и о вине) – это вопрос о корнях, о привязке человека к месту, об идентичности, локальности, регионализме. О деревне, которая стоит на своем месте последние 2000 лет и о домах, которым по 300 лет, о семейных традициях, крестьянских поколениях, домовых книгах, о люцерне, которая самая сочная на западной стороне холма. «Как можно править страной, в которой 246 сортов сыра?» — риторически вопрошал Де Голль. Генерал ошибался, во Франции насчитывается до 400 сортов сыра – и именно это разнообразие вкусов, регионов, культур и традиций сделало ее самой посещаемой в мире страной, куда ежегодно приезжают до 100 млн человек. В России же сырные традиции возникали только на инородческих окраинах Империи – на Кавказе, в Прибалтике, в Финляндии – т.е. там, где не было крепостного права и сильнее было развито чувство рода, почвы, корней. А на центральных пространствах, в зоне крепостного права, сыр так и не прижился, не оброс традициями и вкусами (кто сегодня отличит угличский сыр от пошехонского?), остался иноземной забавой, запретным ароматом Запада, сытости, свободы.