| Очень странный у меня сегодня юбилей. Даже странно писать, что он у меня, и что это юбилей, и что вообще тогда случилось. Ровно десять лет назад я впервые в жизни вышел в прямой эфир. Причем не только на люимом радио "Свобода", но и на телеканале РЕН-ТВ. Ровно десять лет назад я пил водку в доме композитров с коллегой Петром (тогда НТВшником) и коллегой Толей (тогда Известинцем). Мы смотрели баскетбол. Если не ошибаюсь, то играли цска с олимпиакосом, а может быть бенетоном. не суть важно. Тогда еще жене Толи позвонила подруга и сказала странную вещь. "Нас захватили вооруженные люди, мы в центре на Дубровке, на мюзикле. Дальше сложно понять что происходило. Я помню, как сидя в тогда еще жигулях Толиной жены Ани мы на нее орали о говорили, что надо ехать быстрее. Я помню как мне мама говорила, что этого не может быть и скорее всего это странноватый рекламный ход. А потом мы с Петей стояли у входа в Норд-Ост, а вокруг суетились тогда еще милиционеры. А тогда еще кто-то с автоматом в руках в нас прицелился. И я не уверен, может он и жив, этот изверг и ублюдок, а может он и сдох. А потом начались трое суток, которые я не забуду никогда, ну если не превращусь в какой-нибудь тупой безпамятный овощ. Я очень отчетливо помню первый в жизни прямой эфир. Мне тогда звонил мой учитель журналистики Андрей Шарый и заранее предупреждал, что будут глушить мобильный телефон. И первый прямой эфир я давал в жилой квартире, где шел ремонт и гавкала дворняга, а я остервенело кричал хозяевам. чтобы они не пугались и тупо дали мне две минуты поговорить по телефону. А потом я помню Сашу коца и открытое окно в детском реабилитационном центре, соседнем здании с Норд-Остом. Там мы засели надолго. И оттуда мы видели, как мимо нас бегают люди со снайперскими винтовками. И директриса этого центра нам делала чай и почему-то постоянно извинялась, что у нее ничего нет поесть и холодильник пустой. И оттуда я дал прямой эфир Мише Куренному на РЕН-ТВ абсолютно не понимая, что это реальный прямой. И именно поэтому у меня мой, по сути монолог, закончился словами, "Миш, здесь полный пиздец и куча ментов". И тогда меня впервые убрали из эфира. Что-то мне подсказывает, что за какие-то неправильные слова. А потом были еще и еще эфиры, и еще и еще раз я пытался понять в той ситуации, а что мне говорить дальше, ведь по сути ничего не происходит. Я у Норд-Оста, но не в нем, здесь менты, а там кто, это Москва, а они, эти негодяи кто и почему они там и зачем. Я очень многое тогда узнал. И как вывозили людей, которые не были похожи на людей, и как стреляли я видел, а Петя мне орал, что нет смысла рваться под пули, потому что ты для радио работаешь и картинки все равно не передать. И как мы под дождем в ночь штурма забивались на спор во сколько будеть штурм. И Петя его предсказал почти минута в минуту, а я ошибся на час. И отчетливо помню как шел домой после этого страшного расстрела вдоль бесконечной вереницы скорых. Тогда даже подсчитал, их было 64. Тогда было, и скорые были, и автобусы были, и менты были, и милиционеры с военными были, и полуживые люди были в этих самых автобусах, и жывые были в толпе рядом, и трупы были, и коллеги с кровавыми от недосыпа глазами и жаждой работы были. И были эти трое суток абсолютного отсутствия сна и недопонимания того, что происходит вокруг. Я и сейчас не понимаю, что тогда произошло. Ибо нет смысла ограничиваться словами, что это было ничтожество, мерзость, а точнее пиздец. А потом с Петей мы тупо упали у меня дома в кровати в моей тогда однушке на Пролетарке. В двух домах от Норд-Оста. Через пять минут мы поняли, что заснуть просто так нет никакой возможности. Мы встали и тупо поехали пить. Мы не чокмались и никого не поминали, мы тупо и остервенело напивались. И хватило нас еще черт его знает на сколько времени. Ибо организм отказывался нас понимать. Он тоже ничего понять не мог и не воспринимал алкоголь. Блять, не нельзя больше повторять такой журналистской закалки, работы и вообще херни. Не надо мне таких прямых эфиров больше. Извините за много буков. Чот как-то сорвало или просто надо было написать |
5
