6
| В августе 96-го | ||||
 |
12.08 04:13 |  |
1277 | |
| skifalef.livejournal.com | ||||
| Памяти всех российских солдат погибших в Чечне. Земля вам пухом, ребята. День первый Гранатомёт - вещь серьезная. Рацию снесло первым же выстрелом. Вместе с радистом. Хорошо, что осталась рация в бэтре. Плохо, что БТР зажгли на пятой минуте боя. Спросонья всё действо воспринималось мной как-то дискретно, рывками. Вот я трясущимися руками пристёгиваю очередной рожок к автомату, потом прицеливаюсь, — рожок отваливается и падает на пол. На второй раз пристегнуть получилось лучше. Наверное. Не помню. Вот, всхлипнув, съезжает по стенке и съёживается клубком лейтенант Садыков. Вот у меня кончаются патроны, я переворачиваю Садыкова на спину и начинаю лихорадочно обшаривать его разгрузку в поисках рожков. Судя по развороченной груди и остекленевшим открытым глазам, помощь ему уже не нужна. В общем, он был не самым плохим лейтенантом из всех, кого я видел. Вот оскаленно-бородатая камуфлированная фигура на мушке и длинная-длинная, патронов на двадцать, очередь. Ладони, измазанные садыковской кровью, липнут к цевью. Было нас на этом блокпосту ровно двадцать шесть человек. С утра ещё. А потом нохчам зачем-то понадобились раздолбанные и провонявшие мертвечиной остатки города, когда-то называвшегося Грозным. И нас за неполный час атаки чехов на блок осталось десять, из них боеспособных - восемь. Вряд ли, кстати, чехов поначалу было больше чем нас, просто они грамотно использовали фактор внезапности. Да и бойцы у них поопытнее наших. По крайней мере, просто так не подставляются под пули. Не то, что Саня Криволапов, который лежит сейчас с разнесенным черепом возле Садыкова и еще нескольких ребят из тех, кто был в здании. Блокпост наш расположен удачно. Относительно удачно, конечно. Удачно для нас, если уж совсем точно. В здании какой-то бывшей конторы. Одноэтажное небольшенькое здание, построенное из бетонных плит, комнат на пять-шесть. Много окон, большинство из которых мы заложили мешками с песком. Те, что остались - неплохие амбразуры. Хороший обзор. Ближайшее здание - метров за полтораста. Руины метрах в пятидесяти тоже когда-то были зданием, пока не поработала САУшка. За руины мы не очень опасаемся - они неплохо минированы. Почти все МОНки ушли туда, поэтому в здании, в основном, растяжки на гранатах. А это есть не очень надежно. Поэтому у нас кто-то постоянно за зданием этим наблюдает. И перед атакой наблюдали. Проворонили. Теперь в здании две чеховские пулеметные точки. Может и больше, но две мы засекли точно. И с этих точек по нам неслабо работают пулемёты. Судя по звуку - ПК. Снайпера нашего посекло осколками в самом начале боя. Так и истек кровью в обнимку с эсвэдэхой. Я стреляю неплохо, так что решил попробовать себя в роли снайпера. Занятно. Раньше я думал, что снайпером быть просто — смотришь в прицел, наводишь перекрестие в область сердца, или там - в лоб, короче, куда хочешь, вражеская фигура-то во весь прицел, да и лупишь. Потом зарубку на прикладе делаешь. Оказалось - не так-то всё просто. И перекрестия нету как такового - какие-то уголки, деления... С кривой с этой я разобрался вроде. Дальномер, однако. Так на четыреста метров даже если стрелять - фигурка маленькая получается, хоть куда-нибудь попасть, не то, чтобы в лоб или в сердце. А как за восемьсот метров выцеливать? Человек-то не больше гниды получается. По размерам. Несмотря на такие трудности, все же потихоньку высунулся и решил пулемётчиков этих заснайперить. Смотрю в прицел — вроде, вижу одного. Стреляю — мимо. Ещё — опять мимо. Раза четыре стрелял, и всё мимо. Как дал он по мне из ПК - никакой снайперки не надо. Еле успел по полу расстелиться. Решил, что горек, однако, снайперский хлебушек. Отложил эсведэ, взял автомат. Попали мы в осаду. Чехи штурмовать больше не штурмовали, всё-таки огрызнулись мы неплохо — человек восемь у них положили. Я сильно подозреваю, что даже мусульмане, за исключением совсем уж отмороженных, к гуриям не очень-то стремятся. Да и не сильно мы им мешали, судя по всему. Так что оставили они эти гнёзда пулеметные, ещё человек несколько с другой стороны — и свалили. А нам валить некуда. Город мы не знаем, где наши — представления не имеем. Везли нас сюда в бэтре. Водила вместе с бэтром догорает, летёха с развороченной грудью вместе с остальными двухсотыми в углу лежит. Где наводчик - никто вообще не знает. Снаружи несколько наших из граника накрыло, наверное, там лежит. Карты нет. У лейтенанта нашли схему местности вокруг блокпоста. Нам она сейчас нужна как рыбе зонтик. Короче, робинзонада. Раненых у нас было семеро, но ранения более-менее легкие почти у всех, за исключением Рашида Хуснутдинова. У того живот осколком разворотило, кишки наружу. Перевязали его, промедолом обкололи, да только он всё равно часа через два умер. По-татарски чего-то сказал, улыбнулся и умер. Из оставшихся самое тяжелое ранение у Малого - один глаз вышибло, второй ослеп. Сидит в углу, молчит и плачет. Утешать его некому, некогда, да и незачем. Без толку. У остальных — совсем мелочи. Задетая пулей рука, поцарапанное бедро... Что делать — никто не знает. Пулемётчики периодически постреливают по окнам. Благо, здание наше стоит не очень для них удачно, есть мёртвые зоны. Остальные чехи — те, что зашли с другой стороны, расположились более грамотно. Мы это поняли, когда Мурза словил очередь в грудину. Как говорится, «и их осталось восемь». Малой — не боец, Мурза пока живой, но, чувствуется, ненадолго. Вкатили ему предпоследний тюбик промедола, перевязали, положили возле Малого. Собрались на совещание. Планёрка, блин, такая... Напряженная. Четверо присутствуют. Остальные по окнам сидят, чехов караулят. — Ну что, — спрашиваю, — делать будем? Саня Кикин, по прозвищу Кик: — А что делать, надо в город прорываться, своих искать! — А ты знаешь, где свои? — Найдем. — Хрен собачий ты найдешь, а не своих, баран! Это Вагиз нервничает. Они с Рашидом десять лет за одной партой просидели в Набережных Челнах. Вместе призвались, вместе служили. Один сейчас - двухсотый, второй - в глубокой жопе, как и мы все. Все мы нервничаем. - Карта есть у тебя? Город знаешь? Куда ты искать собрался? - А хули здесь сидеть? - Здесь хоть шанс есть. На связь мы не выйдем вовремя — в бригаде зашевелятся. Вытащат. - Ага, это если бригаду ещё не раздолбали нахуй. Задумались. Никто, пожалуй, всерьез не верит, что бригаду могут «нахуй раздолбать», но обстановка к оптимизму не располагает. - Запарятся бригаду долбить. Короче, я за то, чтобы здесь сидеть и не дергаться. Это Бычок вставил свое веское слово. Всё-таки оптимист у нас Бычок. Впрочем, я с ним согласен полностью. Лучше сидеть с невеликими шансами на знакомой территории, чем ползти хрен знает куда вообще без шансов. Больше всего меня пугает возможность попасть в плен. Лучше уж как Рашид. А еще лучше как Садыков. Чик — и ты уже на небесах. Пацаны с бригады рассказывали — стояли вот так же на блоке, с местными общались. Мирными местными. Ага. Мирными. Местными. «Ты гранаты не бойся, она совсем ручная». Местные эти мирные им золотые горы обещали — мол, домой отправим, денег с собой дадим, бросайте воевать... Вот два дурачка и поверили. Ушли, дебилы, ночью с поста, и автоматы с собой прихватили. Одного потом чехи обратно подбросили. То, что осталось от него. Нос и губы отрезаны, глаза выколоты. Это если чехи так обращаются с теми, кто им сам сдался, что ж нас тогда ждет, если, не дай бог, к ним в бою попасть? Нафиг-нафиг. — Согласен, — говорю. — Я тоже согласен, — говорит Вагиз. Кик только плечами пожал. — Ну и олени. А ночью что делать будем? А воды сколько у нас? А патронов? А жрать что будем? Сколько сидеть вообще? — До упора, — отрезал Бычок. — А насчет всего остального, надо посмотреть. Посмотреть я первым делом пробрался на кухню - там у нас стояла здоровая фляга, которую наполняли раз в несколько дней. Кухня окном своим выходила точняком на то самое злополучное здание, и самая нижняя из десятка пробоин во фляге была сантиметров на восемь-десять выше дна. Пол вокруг фляги был обильно мокрым. Я, стараясь не подставляться, подполз к фляге, качнул ее. Из пробоин выплеснулась вода. Значит, наполнена она как раз сантиметров на десять. А это всего литров шесть-семь. Если на всех раскинуть — даже фляжку не зальешь. Хреново. Психология... Как только стало ясно, что воды у нас совсем даже немного, сразу захотелось пить. Я побулькал водой в своей фляжке. Половина точно есть, а то и больше. Подумал, и решил потерпеть. Подполз в угол, к ящику с тушёнкой. Тушёнки у нас банок двадцать, не так и плохо. Увлекся я. Высунулся неудачно. Чех влупил из ПК, чудом не попал. А, может, и не по мне целился. Просто так влупил. Но не попал. Вообще, здесь поневоле начнёшь верить в судьбу. Рожденный быть повешенным не утонет. На растяжке подорваться ещё может, а вот утонуть — навряд ли. Пришлось, скорчившись в углу и, по мере возможности, прикрывая автоматом голову и яйца, пережидать всплеск чеховской активности. Благо, что не угловая комната. В угловых от второй стены бетонной рикошетит будь здоров. А здесь перегородки то ли саманные, то ли фиг знает. То ли кирпич такой самодельный. Крошится, пули в себя берёт. Приполз обратно в центральную комнату, штаб наш... Рассказал, что и как. Вагиз с Бычком притащили ещё несколько фляжек. Я говорю: — Надо флягу как-то сюда притаранить, а то если этот активист так и дальше палить будет, мы совсем без воды останемся. А её у нас и так меньше, чем у него патронов. Притаранили. В общем, и несложно. Кик дал пару очередей с другого окна и залег за мешками с песком. Пока пулеметчики то окно обрабатывали, мы флягу и вытащили. Правда, не меньше литра расплескали по дороге. Тушёнки несколько банок еще захватили. Сел я, к стеночке привалился, банку тушёнки уже приноровился штык-ножом вспороть. И вот тут-то меня и затрясло. Тушёнку уронил, штык-нож тоже, руками себя за плечи обхватил. Трясёт как малярийного. Еще и срать захотелось до невыносимости, а подняться не могу. Кузя это дело заметил, в разгрузке своей покопался, и протянул мне чекушку. Взял я её и машинально вспомнил, где у нас водка заныкана была. По всем моим расчетам, водки у нас на всех хватит. Хоть какая-то радость в этой говённой жизни. Содрал колпачок зубами, сделал пару длинных глотков. Отпустило почти моментально. Вернул чекушку Кузе, подобрал тушёнку, вскрыл. Чехи постреливают изредка. Нехотя так. Народ сидит вокруг, жует. Я тоже жую, хотя не очень и хочется. Хлеба нет, воды нет. Точнее есть, но мало. Практически нет. Хрен его знает, сколько нам тут сидеть. На тушёнку тоже налегать не стоило бы так. Я говорю об этом пацанам, они согласно кивают головами. Но жрать продолжают, желудки чёртовы. Отставляю свою банку в сторону, там ещё почти две трети. Тушёнка на удивление хорошая, не те жилы и желе, которые нам привозили в последнее время. Пошел отложил личинку. Со стороны, наверное, смешно смотрелось - подтёр задницу и в той же позе, в полуприседе, до двери. Заглянул к раненым. Точнее, к раненому. Мурза уже не раненый. Мёртвый уже Мурза. Малой без сознания. Тела тут же лежат. А на дворе август — ни разу не самый прохладный месяц в Чечне. Скоро запах пойдёт. Пригибаясь, пробрался к Бычку. Тот наблюдал за пулемётчиками. Наблюдаем мы парами. Четверо караулят - по двое в каждой угловой комнате. Пятеро отдыхают. Закурили. — Мурза умер, — говорю. — Сам виноват. — Бычок глубоко затянулся. - Нефиг было разгуливать, как на параде. Мурзу у нас никто не любил. Был он жадным и тупым, даже земляки-татары с ним не общались. Даже имени его никто из нас не знал. Мурза и Мурза. Фамилия у него Мурзаев была, кажется. — А всё равно боец не помешал бы. — Базара нет, — согласился Бычок. — Не помешал бы. Только не Мурза. Как там Малой? — Отрубился. — Малого жалко. Малого действительно жалко. Хороший боец, и парень неплохой. Хреново ему теперь слепому будет. — Ладно, — сказал я, — иди похавай. Я посижу. Бычок, пригнувшись, ушел, а я остался с Васей-Алтайцем. Раньше я наполовину всерьёз думал, что Вася-Алтаец не умеет говорить по-русски. Теперь я почти уверен, что он вообще говорить не умеет. За те две недели, которые я его знаю, ни разу от него не слышал ни одного слова. Вот и сейчас молчит. Я тоже молчу. Чехи тоже молчат. Всеобщее такое молчание. Бурое безмолвие. День вторый Ночью застрелился Малой. Снес себе полчерепа. Я как раз сидел на фишке — наблюдал за зданием. Услышал очередь внутри блокпоста, кинулся в ту комнатку, где лежали трупы и Малой. Увидел, как мозги Малого сползают по стене. Теперь в той комнатке одни только трупы. Чехи молчат. Даже на эту очередь не откликнулись. Может, их там и нет уже вовсе, только сходить проверить желающих не нашлось. Часа через три стало ясно - чехи на боевом посту. Обкуренные, наверное. Начали хлестать из пулемётов как угорелые. Каждый по коробке извёл, не меньше. У них с патронами проблем нет, судя по всему. У нас тоже, но только у нас и пулемётов нет. Автоматов — помойка, хоть весь обвешайся. А потяжелее — только эсвэдэшка, из которой никто грамотно стрелять не умеет. Так и сидим. Я снял разгрузку, броник, подложил под голову и лёг. Рядом прилёг Кузя, свинтил крышку с фляги, глотнул водки сам, протянул мне. Я тоже глотнул пару раз, вернул фляжку обратно. — Жопа, — сказал Кузя, завинчивая крышку и мечтательно глядя куда-то в угол. — Точно, — флегматично согласился я. Кузя, завинтив фляжку, тут же опять открыл её и глотнул еще раз. Опять протянул мне. Так мы с ним допили всю водку во фляжке. — Я где-то читал, — сказал Кузя, по прежнему глядя в угол, — что каждая война — это, типа, репетиция глобальной войны добра и зла. Ну, там, типа — бог и дьявол бьются между собой. Вот, например, Великая Отечественная — это дьявол был за немцев, а бог — за нас. — А сейчас? — спросил я, — За кого бог? За нас или за нохчей? — А сейчас, по-моему, вообще бог ни при чем. Это вообще два чертенка обкуренных на бабки шпилятся. — И кто выигрывает? - расхохотался я. — А никто. Они мухлюют оба не по-детски. И, по ходу, никто и не выиграет. Набьют друг другу морды и все. Жара стоит прямо-таки угнетающая. К вечеру мы выпили почти всю воду, которая у нас еще оставалась. Из комнаты, где лежат трупы, ощутимо потянуло мертвечиной. Прорвало Васю-Алтайца - с час он матерился по-русски и по-нерусски. Потом опять замолчал. День третий Не сплю третьи сутки. Под утро прикемарил было — чехи открыли бешеную пальбу. Я очумело подкинулся, не сразу понял, что палят чехи не по нам, там явно шел бой. А кто там может с чехами драться? Только наши. Я рванул в угловую комнатку, выходящую окнами на то злополучное здание, где засели чехи. Решили поддержать наших, хотя бы морально — влупили со всего имеющегося в наличии оружия по окнам, где раньше сидели пулемётчики. Я высадил два рожка, захлопал по карманам разгрузки - а патронов-то больше нет. Пришлось бежать в мертвецкую — там у нас лежали ещё и лишние автоматы, и эсвэдэшка, и разгрузники, снятые с трупов. Дышать там было возможно только ртом. Пока бегал за патронами, бой закончился. Из-за здания выскочила бээмпэшка и газанула к нам. Я ещё успел подумать, чем будем отбиваться, если это чеховская «коробочка», но БМП, подлетев, развернулась боком, из люка выглянул чумазый боец и заорал: «Кто такие, блядь?!» Как оказалось, это были мотострелки-федералы, которые ехали на выручку своему блокпосту, а нарвались на нас. Точнее, не на нас, а на нохчей, которые нас блокировали. Повезло нам, короче говоря. День пятый Лечу из Ханкалы в Моздок. Оттуда, говорят, — домой. На борту кроме техники, пяти десятков вэвэшников и федералов — еще тридцать мёртвых ребят. Скоро мы полетим домой. Все вместе. |
||||
| Обсудить в блоге автора | ||||
