Каждый раз посещая АШАН или МЕТРО, задумываюсь о том, что если бы Господь захотел послать меня в ад после смерти, то самой мучительной карой было бы оказаться в должности кассира в магазине. Монотонное пиканье проводимых через кассу товаров и серые люди, не знающие никаких твоих забот, идущие через тебя, как через арку, на выход, со своими покупками. И, если ты обычный продавец, то сидишь ты так всю смену, восемь, например, рабочих часов.

Но особенность ада заключается в том, что выйти и убежать из него невозможно, и сидеть приходится вечность, пока не спустится кто-то из ангелов и не заберет тебя. А если к этому добавить еще то, что завершив рабочий день и не имея возможности уйти, ты идешь за стенку, там раскладываешь кусок поролона и на нем спишь, потом приходит твой хозяин и бьет тебя за какие-то провинности, ну, скажем, сдачу ты не так выдал покупателю — вместо крупных купюр — мелкими, а их нужно всегда в кассе много держать. Бьет тебя, бьет, ломает тебе пальцы, железным гаечным ключом, так, что ты становишься криворуким. Если ты женщина, то тебя насилуют — не хозяин, так его брат, не брат, так сват.

И рождается у тебя через девять месяцев ребенок и забирают его у тебя прямо в роддоме, или же, что хуже, потому что тяжелее будет расставаться, отправляют пожить вместе с тобой на кусок поролона, за стену магазина, а потом все равно отбирают и увозят в неизвестном направлении. Потом уже приходят новости о том, что ребенок умер, где-то в Казахстане, то ли бык бузовать начал и задрал, то ли с полки упал или вовсе умер от инфаркта, в свои два-три года отроду. Терпишь это все, терпишь, а потом решаешься.

Выкроив удобный момент, когда хозяин твоего личного ада отвернулся, отсутствует или занят, стремительно сбегаешь, срываешься, несешься куда глаза глядят, бежишь потерянно, ведь не знаешь вокруг ничего, никогда тут не был, ничего не видел, вся надежда на закон, на людей, которые его поддерживать вроде бы должны. А они тебя очень быстро находят, ты ведь совсем не такой, как все вокруг, и выглядишь по-другому, и на другом языке говориишь. Сажают в машину и обещают, что все будет хорошо, отвезут домой, только отвозят они тебя туда же, в твой маленький магазинный ад, к твоему начальнику, который бьет тебя, бьет, бьет, бьет, за попытку к бегству.

И ты сворачиваешься калачиком где-то внутри себя и уже , смирившись со своей судьбой , продолжаешь монотонно продавать шоколадки с газировкой, без какой-либо надежды на то, что свобода где-то есть вообще.

И вдруг врываются незнакомые тебе люди и выводят тебя на улицу. Впервые за много лет,ты можешь свободно и спокойно выйти на улицу, и никто тебя не потащит обратно. Или потащит? Те же сотрудники полиции, что еще недавно сдавали тебя хозяину, четырнадцать часов не хотят принимать заявление о том, что тебя долго держали взаперти, били, насиловали и отняли детей. Другие сотрудники, а черт их разберет, сколько их видов, не хотят квалифицировать это дело как рабство, а хотят как незаконное лишение свободы. Все вокруг бегают, волнуются, ты раздаешь интервью, живешь у спасших тебя людей, ешь, пьешь, впервые нормально одеваешься, смотришь на город, в котором десять лет жил, но видно ничего кроме прилавка магазина не было. И появляется даже какая-то надежда?

И даже не важно, что поддерживают тебя только те, кто спас. Не важно, что для местных ты все равно никто. Особенно не важно, что в далеком от тебя Интернете его завсегдатаи могут подло сомневаться в искренности твоей истории, брать фразу «освобождение рабов» в кавычки. Ты — на свободе! Ведь, да?

И ты идешь разбираться, все к тем же сотрудникам, сотрудникам, сотрудникам. И вторые сотрудники, служащие структуры ,что выше, вызвав первых, служащих структуры, что ниже, тех самых, что сдавали тебя начальнику, самоустраняются от дела, а вторые пытаются завести на тебя дело по незаконной миграции, по сути, приравняв десять лет рабства к десяти годам незаконной миграции, и хотят отправить тебя обратно домой, но не извинившись, не вернув тебе достоинство, не компенсировав весь моральный и физический ущерб, а просто выкинуть тебя, как ненужную дрянь, и решить не твои, а свои проблемы.

И, с ужасом, ты понимаешь, что для того, чтобы оставаться человеком, надо остаться в аду и продолжить биться за себя, хотябы в память ребенка, которого у тебя отняли и которого ты больше никогда не увидишь. Может быть, только в раю, в настоящем, в который Господу точно стоило бы тебя отправить после такого ада.

p.s.
 

Этот текст для the New Times я написал в пятницу. А в воскресенье узнал еще два факта от которых волосы дыбом встают. Первый, заключается в том, что родная сестра хозяйки этого магазина в 2002 году села в тюрьму по тем же самым обвинениям — следствие тогда установило, что она содержала в магазинах (тех самых, что действуют и сейчас и в которых были освобождены нынешние рабыни) на Уральской и Новосибирской молодых девушек из Узбекистана и Казахстана в качестве рабов. Но и это еще не все. Еще в 1998, КП писала о том, что семья Истанбековых содержит рабов, тогда одной из девочек удалось сбежать из плена и рассказать об этом, но никаких действий предпринято не было.

И что же, думаете, тогда ее засадили лет на 15? Нет, уже в 2003 году президент Путин лично подписал указ (указ президента РФ № 1139 от 30.09.2003) о помиловании, цитирую — «Руководствуясь принципами гуманности».

Так может именно потому, что лично президент освободил рабовладелицу, ОВД Гольяново более десяти лет не закрывает этот притон? Или именно по этому СК не хочет возбуждать дело по статье 127² — использование рабского труда, а возбуждает по статье 127 — незаконное лишение свободы? Быть может именно по причине того, что лично подпись Путина стоит на документе о помиловании женщины которая содержала рабынь, ни уполномоченный по правам человека, ни уполномоченный по правам ребенка, ни одна государственная структура, ни психологи, ни врачи, никто — не обратили внимание на освобожденных женщин — боятся перейти дорогу тем, кого освобождает Путин?

p.p.s. Похищенные, в день освобождения из рабства, два ребенка и женщина не найдены до сих пор.