Цель ИГИЛ - распространить на территорию России “всемирный халифат”, неверных уничтожить, разрушить неисламскую городскую культуру, обратить в рабство женщин и детей. То есть это абсолютный и несколько даже утрированный в этом отношении враг. Поскольку поверить в то, что подобные враги существуют в реальности, не так-то просто, в России находятся желающие с ИГИЛ посотрудничать. Набирает популярность мнение, что зверства исламистов преувеличены российским телевидением, а на самом деле для простого человека шариат и золотой стандарт в качестве валюты - не такая уж плохая вещь, достаточно лишь принять ислам. Одного российского генерала берут в плен, и через некоторое время он заявляет о том, что страна давно находилась под оккупацией коррумпированного антинародного режима, и вот сама судьба дает России трудный шанс на освобождение. Он создает Русскую исламскую армию (РИА) и заявляет, что его задача плечом к плечу сражаться с освободителями из ИГИЛ против коррупции, воровства и лицемерия кремлевских властей. Его выбор оказывается вполне понятен для определенной части российского общества: в Facebook по этому поводу самые громкие за последние годы дебаты. К исламистам присоединяется часть ультраправых, включая представителей консервативного крыла церкви. Известный философ-традиционалист развивает свое учение о бороде в контексте бытования уммы.

Тут пора сформулировать вопрос нашего мысленного эксперимента. Разумеется, он касается того, на чью сторону встали бы вы в этой войне. Да, всегда бывают сценарии, пригодные для Даниила Хармса в 1941-м или, может быть, для Петра Павленского сегодня - не мир, не война, а штык в землю. Но основной части граждан придется определяться. Если представить себе большую войну с массовой мобилизацией, то значительная часть взрослых мужчин оказалась бы в действующей армии. С учетом опыта курдского сопротивления ИГИЛ и растущего феминизма, вероятно, и женщин тоже. Ничего героического в этом, вероятнее всего, вовсе бы не было - командиры, подготовленные в российских военных училищах, водили бы батальоны в бессмысленные атаки, на фронт бы приезжали для моральной поддержки Кобзон и депутат Железняк, а воевать бы пришлось под присмотром чекистов и в одном строю с бывшими “ополченцами” из Донбасса. Большая часть кадровой армии была бы убита в первый год войны, разбежалась или приняла ислам, а на передовую отправили бы очкариков из московских кофеен. Снаряжение было бы украдено, так что многие из столичных детей, у которых не оказалось возможности вовремя улететь в Сан-Франциско, оказались бы в окопах прямо в узких джинсах. Я, кстати, не думаю, что они воевали бы очень плохо - хуже, чем их сверстники осенью 1941 года. За осуждением “нынешней молодежи” стоит старый как мир миф о том, что “в наше время все было не так”, а старшие поколения определенно были морально чище, чем мы. Нет, нынешние двадцатилетние умирают так же, как и те, кто жил четыре поколения назад.

Потом были бы сотни дней, миллионы километров железнодорожных путей, по которым идут эшелоны, тысячи госпиталей, в которых корчились от боли те, кто выживет, и те, кто погибнет, крымские горы, в которых от жажды умирали бы партизаны, не принявшие халифата, разрушенные города и бессчетное количество трусости, уравновешенное человеческим достоинством, предательство начальников и мужество простых людей (бывало, конечно, и наоборот). Потом мы каким-то чудом бы победили - воры и праведники, завсегдатаи Болотной и омоновцы, ополченец Моторола и те из нас, кто “скакал на Майдане”. В общем, это была бы довольно странная ситуация. Победу немедленно присвоили бы себе официальные лица. Прошел бы безвкусный парад и концерт с Олегом Газмановым. На телеэкраны немедленно вернулся бы Дмитрий Киселев и заявил, что вопреки проискам пятой колонны, правительство и партия победили кровавого врага. Друзьям и родственникам раздали бы ордена, виолончелист Ролдугин и композитор Гергиев сыграли бы на руинах освобожденного Омска. За несогласных взялся бы Следственный комитет. Все эти почтенные люди написали бы свою, единственно правильную и официальную историю войны и потом много десятилетий указывали бы гражданам России, как можно и как нельзя обсуждать эту общую трагедию.

Пропаганда становится хозяином памяти, и это повод задать второй вопрос нашего мысленного эксперимента: означает ли такая ситуация, что победа больше не является чем-то, достойным нашего внимания? Я склонен отвечать на этот вопрос отрицательно. И, возвращаясь к реальной истории и 9 мая, я думаю, что нынешняя вакханалия, превращение дня победы в веселый праздник, на котором основана легитимность действующего в России политического режим - это вызов. Да, по меньшей мере, странно, что символ победы над фашизмом стала георгиевская ленточка - и она же стала символом “победоносной” оккупации Украины. Да, прав Аркадий Бабченко, который написал, что 9 мая усилиями агитпропа превратилась в свою полную противоположность - если прежде говорили, что мы отмечаем этот день, чтобы подобная трагедия никогда не повторилась снова, то теперь недоумки придумали лозунг “можем повторить”. Но означает ли все это, что мы должны отдать 9 мая пропаганде, а свою собственную семейную память счесть роковой ошибкой? Я думаю, нет.

Американский историк Дэвид Гланц, крупнейший специалист по Восточному фронту Второй мировой, которого очень трудно заподозрить в симпатиях к сталинизму, написал книгу “Советское военное чудо”, где рассказал, как уничтоженная РККА 1941 года превратилась в самую крупную и эффективную в мировой истории сухопутную армию - образца 1943 года. Многие десятилетия пропаганды, часто очень невысокого эстетического качества (для примера окончательного вырождения этого жанра смотрите новый патриотический клип Натальи Поклонской и “маленьких прокуроров Крыма), привели к тому, что все громкие слова на этот счет выхолощены. Но если посмотреть на то, что случилось в начале сороковых годов прошлого века чистым взглядом, это был, конечно, мощнейший акт радикального гуманизма. Бедный, затравленный собственным тираном народ, буквально одетый в ватники, распрямился и задавил человеческой лавиной тех, кто претендовал на мировое господство. Кто по определению считал себя представителями более высокого биологического вида. При этом одной массы людей, что бы там не говорили про “заваливание трупами”, было бы мало - вторая мировая война была достаточно высокотехнологичной, и для победы нужно было научиться воевать лучше врага - тактически и логистически. Книга Гланца как раз об этом. Да, при этом научиться воевать против чужого тирана парадоксальным образом оказалось проще, чем добиться уничтожения собственной, сталинской тирании. “Последний бой майора Пугачева”, описанный Шаламовым, след этого человеческого величия и человеческой трагедии.

9 мая останется датой национальной гордости и трагедии. Наряду с 12 апреля (хотя день космонавтики, пожалуй, намного более дискуссионный символ) День победы один из немногих реальных праздников страны под названием России. Если мы хотим жить в собственной стране, ее символы нуждаются в открытой и критической дискуссии. Конкретно для 9 мая нужна альтернативная символика и альтернативная госмилитаризму риторика. Хороший пример такой альтернативы дал проект “Бессмертный барак”, переигравший официозный “Бессмертный полк” (к слову последний начинался в Томске как вполне частный проект закрытой ныне телекомпании ТВ-2, и уже потом превратился в часть помпезного действия под руководством чиновников и депутатов).

По-моему, задача заключается не в том, чтобы забыть о коллективном опыте войны, но в том, чтобы перехватить национальную память у пропаганды. Вернуть победе ее изначальный гуманистический смысл. 9 мая - это не про то, что наши начальники всегда правы, а мы самые великие. Это о том, что та война никогда не должна повториться.