Сегодня утром умерла Елена Гремина, одна из основателей Театра.дос. Лена умерла через 45 дней после смерти своего мужа Михаила Угарова, главного режиссера этого театра.

Лена Гремина — одна из великих наших современниц. Ее пьесы шли во многих театрах, по ее сценариям были сняты фильмы и сериалы. Гремину называют идеологом театрального направления «Новая драма», совершенно нового для России документального театра. Вместе с Михаилом Угаровым они создали уникальный Театр. doc, аналогов которого не было и нет ни в России, ни в мире.

Лена — одна из самых сильных, смелых и мужественных людей, которых я знала в жизни. Она не боялась публично говорить на самые болезненные для власти темы. Так же, как и для Михаила Угарова, для Лены «нормой» была борьба с несправедливостью и правда.

В последнее время мы с Леной подружились, она стала для меня очень важным человеком. Мне кажется крайне необходимым, чтобы сейчас звучал Ленин голос. Вот отрывки из интервью, записанного чуть больше года назад в 15-летний юбилей Театра.doc.

—  Какое-то время Театр. doc был маленьким безобидным экспериментальным театром, на который власть особо не обращала внимания. В октябре 2014 года вас попросили освободить помещение в Трехпрудном переулке, которое вы занимали 12 лет, расторгли с вами договор аренды. Вы поняли, почему так случилось? Это помещение до сих пор пустует.

—  Тогда мы не понимали, в чем дело. Но теперь все ясно. Я потом узнала, что была резолюция, чтобы Театр. doc не работал в Москве. Мы оказались в «черных списках». Зимой 2014 года в театре был устроен погром. В тот вечер мы показывали безобидный украинский фильм, пришли два человека из Минкульта, собака, ОМОН и они ногами громили наши декорации, выбивали двери, задержали троих наших людей. А летом 2014 года нас со спектаклем «150 причин не защищать Родину» пригласили на два фестиваля в Грузию и в Армению. Министерство культуры всегда оплачивало поездки на фестиваль в Армению. Но нам отказали. Мне позвонили люди из Армении с удивлением, в Минкульте им объяснили, что мы, оказывается, в «черных списках».

—  А после погрома в театре было какое-то продолжение?

—  На следующий день меня вызвали в Министерство культуры. Это было 30 декабря 2014 года. Оказалось, что в Минкульте есть специальное управление, где сидят люди с погонами. Они не пустили туда Максима Курочкина, который меня сопровождал, и я оказалась как бы на гебешном допросе: их двое, я одна. Один из них мне хвастался, что у него есть медаль за покорение Крыма. Я спрашивала их, как они допустили, что в их присутствии театр фактически разгромили, пинали ногами декорации. Для меня было ясно, что это была акция устрашения, но я хотела от них это услышать. Они мне сказали: «Вам вчера, что ли, мало было? Мы вас в тюрьму посадим». Я встала и сказала: «Все, встретимся в суде. Никаких неофициальных разговоров больше не будет». Наверное, если бы я была госслужащей, я бы испугалась. Но мне чего бояться?

 — С чем вы связываете такую немилость? Может, со спектаклем «Час 18» о Магнитском или «БерлусПутин»?

—  Мне кажется, в 2014 году началась новая эра. А эти «острые» спектакли спокойно шли все эти годы, когда все было хорошо, когда Департамент культуры Москвы заказывал нам проект «Школьные шедевры на сцене», которые нас очень поддерживали, потому что мы могли платить за аренду из этих денег и в тоже время этим социальным проектом мы приносили пользу. Но вот, когда пришли новые времена, надо было измениться. А мы продолжали делать то, что делаем. В частности, мы показывали совершенно невинный спектакль «Дневники Майдана» на «Золотой маске» в рамках фестиваля «Новая пьеса». Потом Минкульт запретил две наши пьесы «Травоядные» и «Дитя подушки» (за использование мата — «МБХ Медиа»). Теперь в начале каждого спектакля мы говорим: «Дорогие зрители, мы хотим вас предупредить, что в спектакле будут разговоры про секс, рассказы о сексуальных отношениях. Если вы чувствуете, что вы можете быть этим оскорблены, то у вас есть минута, чтобы покинуть зал». А на спектакль «Выйти из шкафа» про геев билеты можно купить только по паспорту.

 — Вы как-то сказали, что история гибели Сергея Магнитского изменила вас и театр. Как это произошло?

 — Был театр и мы хорошо работали и много было всего интересного и прекрасного. И сперва история про Магнитского была одним из очередных проектов, про который мы должны были решить, ставить его или нет. Но когда мы начали собирать материал, я поняла, что есть параллельный мир и он очень страшный. Он такой, который опрокидывает все понятия о справедливости, он оскорбляет своим существованием. Это мир, где пытают арестованных, это мир, где за то, чтобы тебе дали кипяток, ты должен дать взятку, мир, где судьи берут флешку с обвинительным заключением и переписывают его содержание в приговор. После того, как ты это все узнал, твой мир уже никогда не будет прежним.

—  В этой истории меня поразило, что вот был обычный человек, работал на свою корпорацию, голосовал за «Единую Россию», но когда его работодатель поссорился с силовиками и произошла схватка «чужой против хищника», он остался крайним, потому что эти сбежали, те победили, а его оставили в заложниках. И тут он стал проявлять удивительное мужество, которое меня поразило. От него требовали, чтобы он свидетельствовал против своего работодателя, но чем больше на него давили, тем больше он сопротивлялся. Эта история, стоившая жизни этому 37-летнему человеку, меня потрясла, захотелось какой-то справедливости. Я помню интервью Натальи Николаевны Магнитской на «Эхо Москвы». Она говорила: «Мой сын так и не дожил до суда — может быть, был бы хороший судья и он его бы оправдал». И тогда у меня возникла эта история про суд, которого не было. И мы заставили людей, которые могли быть замешаны в его гибели, оправдываться на этом вымышленном суде.

 — «Театр, который не боится» — это ваш слоган?

—  Он появился позже. Первый слоган был «Театр, в котором не играют». Автор его Саша Жеребцов, питерский драматург, который живет в Москве. А сейчас у нас несколько слоганов. В частности «Doc — театр для каждого». Но мы правда не боимся и как бы на нас ни давили, мы говорим, что любое давление невозможно.

 — Еще один пример давления: на премьеру спектакля «Болотное дело» в мае 2015 года в Театр. doc пришла полиция и была проведена проверка.

—  Да. А через неделю после этой проверки мне позвонили и сказали, что владельцы помещения на Разгуляе потребовали разорвать с нами договор аренды, чтобы мы завтра выезжали. Это было уже после спектакля «Болотное дело» в мае. Люди, которые решили, что можно закрыть наш театр, не понимают, что такое негосударственный театр. Они знают, что можно закрыть государственный театр. Но не государственный театр закрыть невозможно. Нет механизмов. Потому что, когда на нас наложили адский штраф (пришла проверка после «Болотного дела», специалист по твердым отходам нашел нарушения в устройстве лампочки — «МБХ Медиа») мы его выплатили. Тогда была особенная проверка: МЧС, специалист из убойного отдела, два эфесбешника, специалист по твердым отходам — и они шесть часов находились в театре. Понятно, что они нашли какие-то нарушения. Результатом было расторжение договора аренды на Разгуляе и дальше вот этот штраф — попытки уничтожить нашу организацию. Но даже если бы они уничтожили наше юрлицо, мы бы работали без юрлица. Уже 15 лет существует АНО «Документальная сцена».

 — Какие спектакли Театра. doc ваши любимые?

 — «Правозащитники» — давно я хотела этот спектакль сделать. Для меня было очень важно отдать дань этим людям. Это очень трудно, потому что трудно было работать с интервью правозащитников. Еще я горжусь проектом «Новая Антигона», в спектакле тексты Елены Костюченко из «Новой газеты», которая и сама на сцене. Когда я работала с текстами как режиссер, я придумала один такой ход: обычно главный инструмент документалиста в театре — это монтаж, а у меня главным инструментом стал синтаксис. Лена говорит в одном синтаксисе. Судебные тексты и тексты свидетелей — совершенно в другом синтаксисе. Я читала отзывы зрителей и увидела — они это ловят. Тексты суда — это как страшная музыка. И актеры это делают. Тексты читают не только профессиональные артисты, но и женщины из публики. Это настолько страшные тексты, что мы хотим, чтобы публика с нами это разделила. С точки зрения театра я довольна, как это получилось. Как режиссер я очень довольна и спектаклем «Война близко». Я горжусь тем, как там работают актеры. Новый спектакль, который я сейчас буду делать — это «Болотное дело -2». Полина Бородина собирает материал с ребятами, которые уже вышли на свободу. Может, вы читали тексты Володи Акименкова, который пишет: «Зачем мы выходили на площадь? Весь протест слили».