О деле Константина Лебедева «Власть» писала в материале «Сидетель по делу» в №14 от 15 апреля.

 

«На Леню и Сережу я дал полные показания, но это только наше дело»

Обрадовались приговору?

 

Я ждал срок два-три года. Поэтому обжаловать пока не вижу смысла. Адвокат говорит, что просить об условно-досрочном освобождении смогу через год.

 

Что именно вы признали на сделке со следствием?

 

Я признал организацию массовых беспорядков 6 мая совместно с Сергеем Удальцовым, Леонидом Развозжаевым и Гиви Таргамадзе. Также я признал подготовку к будущим массовым беспорядкам в неопределенное время с теми же участниками.

 

Вас пытали?

 

Нет, меня не пытали.

 

Почему тогда вы решили пойти на сделку?

 

Я убедился, что у следствия есть исчерпывающие доказательства нашей вины. Увидел, что следствие получило явку Леонида Развозжаева. Она определила дальнейшую деятельность следствия, а так как Леня был посвящен полностью во все, то явка не оставила для следствия никаких серьезных пробелов.

 

Явка была написана до вашей сделки?

 

До моей сделки, разумеется. Мне о ней стало известно в 20-х числах октября, а мое соглашение со следствием датируется 7 ноября. Для меня очевидно, что вся эта история с судом, прокуратурой и СК — одна большая фикция. Я предполагал, что видео, прослушку телефонных разговоров и скайпа получили оперативной разработкой, и я прекрасно понимал, что решение на самом верху давно принято. И что независимо от того, как мы будем дергаться, все равно нас ждет обвинительный приговор. У меня был выбор такой: либо упереться рогом, и закончилось бы все очень печально, десятилетним максимальным сроком. Была альтернатива — признать очевидное, именно очевидное. Я ни слова в своих показаниях не соврал и никого не оговаривал. Я не дурак и понимаю, что им нужен был Удальцов. Я во всем сознался и добился отношения «Иди, мальчик, мы тебе по минимуму дадим, ты нам не интересен». Идти на рожон сломя голову, получать десятку и все равно никого этим не спасти — ну это был выбор, который достоин фанатика, но не разумного человека.

 

Из-за такой позиции многие люди называют вас предателем. Вы чувствуете себя предателем?

 

Я себя предателем в данном случае не чувствую. Люди, которые участвовали в этом деле, знали, на что идут, и знали, что такой результат возможен. Что касается всех участников этих массовых беспорядков, то я ни на кого показаний, которые могли бы привести к отягощению их участи, не давал. На Леню и Сережу — да, но это только наше дело. Мы знали, на что идем, и масштаб, который мы себе мыслили, предполагал серьезность последствий.

 

А какой вы масштаб мыслили?

 

Создание мощной левой партии, получение денег из-за рубежа, по крайней мере об этом говорил Таргамадзе, и в конце концов вхождение в органы власти. То есть фактически замена собой КПРФ с перспективой вывода Удальцова в политики федерального уровня.

 

Из этих планов тюремный срок не следует.

 

Нет, но мы понимаем, как власть относится к Удальцову и что выход людей на Сахарова власть очень напугал. Понятно, что организаторы этих мероприятий недвусмысленно заявляют, что текущий режим должен быть демонтирован. Вхождение Удальцова во власть предполагает, что со временем из этой власти будут выдавлены все другие люди, которые к этой власти шли через кровь и трупы и отдавать ее не намерены.

 

Вы работали в одной из структур этой власти. Зачем вы пошли в прокремлевское движение Василия Якеменко «Идущие вместе»?

 

Это было давно. Рекламное агентство, в котором я работал, закрылось в кризис 1998 года. Я был членом Российской коммунистической рабочей партии, доходов это не приносило, а наоборот, требовало средств. «Идущим» я сильно удивился: тогда это было невероятным — вкладывать деньги в политическую организацию. Я понял, что это интересно, поговорил со своим партийным руководством и пошел работать. Быстро стал пресс-секретарем, проработал несколько лет, участвовал во всех мероприятиях.

 

Не смущались, когда «Идущие» на акциях портрет Зюганова вывешивали вместе с Березовским?

 

Честно говоря... Ну я потом спрашивал... Мы смеялись с нашими коммунистами. Зюганова особенно никто и так не любил.

 

А когда движение книги Маркса призывало сдавать в макулатуру как «плохие»?

 

Я пополнил ими домашнюю коллекцию, все, что смог забрать домой, забрал. Моя душа здесь спокойна.

 

Почему ушли из «Идущих»?

 

Обстановка начала меняться политическая, Ходорковского посадили, начало формироваться движение «Наши», заточенное на подавление инакомыслия, стало сложно совмещать работу и взгляды, а так как у меня были политические амбиции, опыт и какие-то деньги накопленные, я решил уйти.

 

Откуда у вас вообще взялись политические амбиции?

 

Первый импульс был, как у многих других, любопытство. До прихода к коммунистам я просто сидел на лавочке во дворе и бухал. Маркса я стал читать уже после вступления в партию. Я был из небогатой семьи, как молодой человек, любил протест. Когда поработал в котельной, окончательно понял, что такое пролетариат. Потом я начал понимать, что пикетики, митинги не работают, и поехал за технологий на Майдан.

 

Как вы познакомились с Гиви Таргамадзе?

 

В 2005 году на Украине в конце Майдана. Я на протяжении нескольких месяцев участвовал в «оранжевой революции». Ребята из движения «Черная пора» начали мне доверять и познакомили со своими спонсорами и учителями — командой Таргамадзе. Потому что я не словом, а делом доказал, что на многое способен и многое могу.

 

Каким делом?

 

Ну мы организовывали толпы. Мы помогали выводить институты на улицы. Мы в конфликтах с донецкими ребятами говорили: «Мы из Москвы и против Путина». Во всех делах участвовали. А то вон Яшин туда тоже приезжал — на два часа, книжки раздарил и уехал. Я так работать не могу. Мне надо во всем разобраться.

 

Когда вы получили первые деньги от Таргамадзе и за что?

 

В 2006 году за работу в Белоруссии: я следил, как расходуют средства местные активисты. Задания были простые: проверить, расклеили ли плакаты, сколько на акции на самом деле было народу, поговорить с тем-то и тем-то человеком, передать инструкции. Так я туда и мотался: был въездной, они не въездные

 

Почему Таргамадзе вообще решил работать с вами — бывшим членом прокремлевской организации без высшего образования, но с коммунистическими взглядами?

 

Я считаю, что ребята из «Поры» сказали свое слово. А потом, если всех бояться, то никакого дела не сделаешь. Мы общались, они поняли, что я человек убежденный, с амбициями и знаю, что делать. То, что мы посвятили Майдану столько своего времени, для них было экзотикой, других таких людей тогда было мало.

 

Но все-таки он мало вас знал, а через год после знакомства уже давал вам деньги. Откуда такое большое доверие?

 

Это сложно объяснить. Так бывает. Ну и потом, первое время там были крохи.

 

Сколько вы получали за работу в Белоруссии?

 

Оплачивали все расходы на проживание и питание и давали за неделю работы около тысячи евро. Еще небольшие деньги платили за то, что я для них писал анализ политической ситуации в России.

 

Как пришли первые деньги от Таргамадзе в Россию?

 

Через созданное мною движение «Смена», эта организация полностью существовала на неофициальные гранты из Грузии и Европы.

 

Сейчас ваши соратники по «Смене» сделали разную политическую карьеру: Николай Ляскин стал главой московского отделения так называемой партии Навального «Народного альянса», Михаил Вельмакин — координатором Совета муниципальных депутатов, Станислав Яковлев хорошо устроен благодаря главе партии «Демвыбор» Владимиру Милову. Тогда они знали, откуда идут деньги?

 

Я не хочу отвечать на этот вопрос.

 

Как Удальцов познакомился с Таргамадзе?

 

По инициативе Таргамадзе. Когда начались протесты после выборов в Госдуму в 2011 году, он очень возбудился и захотел в это дело влезть. Как же ему — и в стороне быть. Он мне говорил: «Мне очень нравится Удальцов». Я его понимал, хотя, надо подчеркнуть, у нас на тот момент с Серегой были очень плохие отношения. Они решили предложить ему денег, меня это устраивало: хоть мы с Серегой и в терках, как говорится, но это хоть что-то левое и хоть как-то можно влиять.

 

А Алексей Навальный Таргамадзе не был интересен?

 

Он спрашивал меня насчет Навального. Я ответил, что, мол, не вариант, он на это не пойдет. Он бы правда не пошел.

 

Потому что Навальный умнее Удальцова?

 

Просто у него не настолько чудовищная ситуация с ресурсами. Сейчас задним числом можно сказать: ну и зачем он все это сделал? Представь себе Серегу — известного, с нормальным количеством активистов, а денег не было вообще. Он очень хотел личной политической независимости. Можно для поездки в Новосибирск запрячь принципиальность, честность и еще несколько коней, но далеко ты уедешь? Когда нас упрекают, что мы подставили честных людей, то мне хочется ответить: ребята, по-другому не бывает. Подпольная работа и фандрайзинг — часть жизни оппозиции. А вам знать об этом не обязательно.

 

Развозжаева с Удальцовым не смущало, что речь о деньгах, идущих из Грузии?

 

Как ни странно, нет. Помню, мы встретились в «Елках-Палках»: надо было решать, ехать на встречу или нет. Я им честно сказал: этот человек — глава комитета парламента Грузии по обороне и безопасности, это шаг в совершенно другой для нас мир, давайте подумаем, надо нам это или нет. Сейчас я думаю, не было бы там Лени — ничего бы не было. Он увидел возможность спокойно заниматься любимым делом — политикой, потому и стал самым активным лоббистом встречи с Таргамадзе. Если бы тогда мы думали не о деньгах на партию, а о том, что это дело нам всем грозит десятью годами отсидки, мы бы потупили глаза, встали и разошлись. Но мы разговаривали до беспорядков 6 мая. Более того, я уверен, что, случись эта история лет пять назад, мы бы отделались только фильмом, сколько их таких клепали. Мы бы утерлись и пошли бы дальше.

 

Сколько раз вы с Удальцовым и Развозжаевым встречались с Таргамадзе в Минске?

 

В таком составе три раза. Первый раз — в марте 2012 года. Приехали на машине депутата Ильи Пономарева, Леня на ней Удальцова везде возил. Приехали, познакомились, выпили. Попытались написать какую-то смету, но уж пьяные были. С Гиви всегда было много народу, у него вообще была привычка возить с собой свиту. Однажды он куда-то приехал с делегацией 40 человек. Заселились в отеле, посидели-погудели, как обычно. Вообще, дела решаются как: два дня пьют, на третий чего-то придумывают, потом уезжают. Так вот эти 42 человека погудели, ломятся в аэропорт. Потом смотрят: что за херня, а где главный-то? Главного забыли в отеле. Не разбудили, он там спать остался.

 

Потом мы ездили в июне и третий раз — в конце августа, из Литвы на машине с Василичем (Таргамадзе.— «Власть»). Перед этим мы 26 бутылок вина вчетвером выпили за вечер в Литве. И тут Василич говорит: «Срочно едем в Минск, звони Сереге». Я, тоже пьяный, как-то невнятно позвонил Сереге, он под Брянском где-то был. За нами машина с дипломатическими номерами приехала. За руль садится пьянющий посол Грузии в Литве, который с нами эти бутылки и пил. И на скорости 140 км в час мы летим до границы. Там садимся в другую машину с дипномерами, уже, видимо, посла Грузии в Белоруссии. На ней приезжаем в квартиру, начинаем добухивать. Серега с Леней приехали на следующий день, и мы начали пить все вместе. Когда летели назад, я, сильно пьяный, в аэропорту боялся, что сейчас нас с Серегой кто-то на фотоаппарат заснимет. Стюардессы в ужасе были, я молился, чтобы они его не узнали.

 

Вам не кажется, что странно планировать революцию и так пить?

 

Это другая культура, не наша. С грузинами если не пьешь — ты им не друг. В этом невменяемом состоянии они дела и вели. Василич — это хронь, он реально алкоголик, разложившийся человек. Как активист и стратег он уже успокоился.

 

Запись какой встречи показали в фильме «Анатомия протеста» на НТВ?

 

Второй встречи. В июне. На ней было человек восемь, все время кто-то приходил и уходил. Был я, Серега, Леня, еще мой давний напарник Аймалетдинов. Правда, Алимыч во встрече практически не участвовал — он уже с утра надрался и спал. Таргамадзе, читавший российским активистам на семинарах в Литве лекции о протестах Меладзе, борец еще был Георгий, фамилию не знаю, с Карелиным боролся. Он огромный, они его Лукой Брази звали (персонаж гангстерской драмы «Крестный отец».— «Власть»). Еще какой-то человек из посольства сидел. Народу было много.

 

Вы вели аудио- или видеозапись этой встречи?

 

Нет. Я действительно иногда вел аудиозаписи грузин. Но не в этот раз. Зачем вел? В 2010 году, когда они пригласили меня поработать в Минск в очередной раз, я уже знал, что с 2008 года они помирились с белорусами. Лукашенко тогда развернулся в сторону Европы, и к нему приехал Березовский. Грузины помирились с белорусами и через Сухаренко, тогдашнего главу КГБ Белоруссии, начали туда наезживать. И в 2010 году Таргамадзе рассказал мне, на каких условиях это произошло: они очень хотели, чтобы Лукашенко отвернулся от России. Одним из условий было, что все свои данные по белорусской оппозиции, с которой они работали очень давно и вложили туда много денег, они сдают КГБ. Они рассказали им обо всех спонсированных ими акциях и сдали всех белорусских оппозиционеров, с кем они работали. На выборах в 2010 году они дали мне задание: походи по друзьям-оппозиционерам, узнай их планы и расскажи нам. После этого я купил диктофон и стал записывать такие разговоры. Дал послушать местным друзьям-активистами, они, конечно, охренели. Ситуация была неприятная.

 

Почему вы не прекратили все контакты с Таргамадзе после этой истории?

 

Ну это были такие возможности... У них есть деньги. Для нас, для левых, это редкость. Мы не либералы. У нас денег не было и в перспективе никогда не будет. Я принял решение, что терять ресурс в виде председателя парламентского комитета по безопасности и лучшего друга президента нельзя.

 

А морально не терзались?

 

Для меня все было просто. Всякая копейка на борьбу с режимом священна