Осенью 92го дивизию Дзержинского перебросили в Осетию. Весь день перед отправкой мы проходили в роте в полном обмундировании и легли спать одетыми. На следующий день нас погрузили и привезли в аэропорт. Там загрузили в транспортный самолёт, который ни вечером, ни всю ночь так и не взлетел. Внутри была кромешная тьма и кто как, наощупь, организовал себе спальное место. Утром нас вывели, и мы смогли сходить в туалет и позавтракать. Спустя какое-то время вновь прозвучала команда на погрузку и мы, наконец, полетели.

На аэродроме Моздока был уже разбит огромный лагерь – многие прибыли сюда раньше, и мы занялись организацией своего участка. Никто не знал, что происходит, доходили скупые слухи о том, что где-то ведутся боевые действия и есть жертвы. У нас была учебная сапёрная рота.

Никто не знал совершенно нихера про саперное дело, и, если бы в условиях боевых действий был дан приказ заниматься по профилю, мы бы повзрывали нахрен и себя и других. Мы знали лишь, как бегать с четырьмя противотанковыми минами в противогазах.

В войсковой части в Москве нас очень плохо кормили, а здесь мы попросту голодали, все наши мысли были заняты лишь тем, как избавиться от голода. После приземления мы увидели двух дородных спецназовцев, евших арбуз, это глубоко врезалось в память, мы узнали, что где-то неподалёку бахча и деды посылают за арбузами и едят их вдоволь. Нам такое, конечно же, не светило.

Продуктовые машины охранялись. Однажды я попал в караул. Я не устоял перед искушением, в ночное время забрался в кузов и достал банку тушенки, открыл и съел. Если бы машины не охранялись, их бы попросту разграбили. Сами солдаты.

Нас много гоняли, выставляли в цепи со щитами и дубинками, сержанты прыгали на щиты и пинали, выискивая бреши.

Мы много ползали и окапывались. Все были грязные и вонючие, умыться могли только после утренней пробежки, зачерпнув по-быстрому несколько горстей из единственной колонки. Спали одетыми, с автоматом под рукой. Даже по-большому разрешалось ходить только с автоматом на коленях. Мы ощущали истощение.