| Соседний дом на даче очевидно стареет: краска на сарае почти сошла, и сарай стоит голенький, окошки веранды поехали немного влево, как будто устали, дверь скосило. Раньше там ходил бодрый, не стеснявшийся наготы мужичок и говорил что-то про простату - не мне, другими соседям, я подслушивал. Потом заморгал - не каждый выходной стал появляться. А теперь не ездит совсем. Жив или нет, не ясно. А может быть, и говорили о нем, что умер, а я забыл. Появляется иногда его жена, вяло ползает над грядками. От нашего сарая виден её зарастающий сад, освободившийся от огородного невроза: грядки потерялись, кусты смородины развалились, только кабачки растут на каких-то кучах, слишком много километров от Москвы, а от станции ещё на автобусе. Всё это наблюдать интересно, даже красиво, потому что у неё есть золотые шары и октябрины - моя любовь, напоминающая мне Киров. А они высоко торчат из всяких зарослей. И, конечно, на этом участке не просто какая-то яблоня, а штрифель - яблоки моего детства, хрустящие, названием имитирующие звук, душистые, умеющие ближе к заморозкам превращаться в холодную вкусную вату. Яблок в этом году много, они падают обильно, некоторые, что поближе к забору, я могу спасти, а остальные обречены: у голого старичка что-то с простатой, а его жена, какая-то Степановна, конечно, не наездится, не натаскается. И яблоки лежат за решеткой и показывают мне такие красные бока, не глянцевые, а как будто карандашом заштриховали (если вы знаете этот сорт, вы поймёте). Так мне их жалко, так они пахнут, такое большое синее небо, при этом плаксивое, такое 22 сентября, что боже мой. |
13
