Даже те, кто бывал в Италии (тот же Евтушенко), не могли ее честно любить, потому что это разовые выезды и никогда не знаешь, какой раз последний, а в Грузию всегда пожалуйста. Ее можно было любить и не выглядеть пижоном.

Удивительно, что этому роману не мешали зловещие Берия и Сталин, благодаря которым как минимум утвердилась любовь к грузинской кухне и вину в советской России. Грузинская кухня и грузинское вино были одновременно и советскими придворными, и советскими диссидентскими. Этот горький фалерн пили одновременно и Август, и Овидий. Мукузани как наше фалернское: тут Грузия обогнала Молдавию, хотя Овидий и Пушкин совпали именно там.

С точки зрения грузинского европейски ориентированного обывателя и интеллектуала, настроенного на жесткую эмансипацию от России во всем этом нет никакой ценности. Наоборот, это мешает конструированию идентичности, где Грузия всегда была частью Европы вопреки России, а не вернулась в Европу из глубин Азии благодаря ей (как это и было на самом деле).

Но отбрасывая лишнее прошлое, грузинские националисты сами в нем оказываются: они видят связи, унаследованные от 19 и 20 века и ставят под угрозу третий тип отношений, который возник сейчас. Молодое поколение русских живущих если не против Путина, то мимо Путина, снова — и уже абсолютно добровольно, в условиях открытой страны — выбрало Грузию своим югом, своим Средиземноморьем, если угодно — своей ближайшей южной Европой, оценило кухню и вино, при этом не ставя под сомнение грузинскую независимость, самостоятельность и право сколько угодно объявлять себя Европой: наоборот, чем больше объявляет, тем хипстерам там приятнее.

Разрушить походя, возможно случайно этот новый тип отношений было бы самым печальным следствием внутриполитической борьбы, в которой там, как и у нас, многим нечего предложить кроме страха пред заграницей. В этом отношении не там севший депутат российской Думы, и те, кто возбудились по этому поводу мало отличимы друг от друга: они продают один и тот же товар — страх перед внешним врагом.