Дико длинно, кто не спрятался я не виновата. Я всю жизнь думала, что это называется "Интеллигенция", но наверное, точнее называть это богемой. Моя мама адвокат, мой папа искусствовед, ювелир, журналист, редактор, музыкант, кто только не. У нас никогда не было денег, но наш дом всегда был полон гостей. И стоило гостю зайти на порог, я, четырехлетняя, пятилетняя, сколькоугоднолетняя, мгновенно знала - свой или не свой. Это не говорилось вслух, это никак не воспитывалось, это не пестовалось, это был не дом, это был проходной двор, это был, хаха, антиснобизм, за эту открытость мы иногда тяжело расплачивались, но все же, по какой-то неформулируемой, но моментально узнаваемой системе культурных кодов это моментально угадывалось, и изменить это было невозможно. Это не означало оценки, Не свой мог быть многолетним другом, а Своему могли не подавать руки и отказать от дома, но это всегда существовало где-то на задней стенке сознания, у всех, включая даже нашу кошку. Мне было не интересно в школе, я не знала, как зовут моих одноклассников, потому что дома творилось безумие, потому что приходили друзья родителей, выпивали, играли в характеры или канасту, а наши шарады можно было бы издать на двд и заработать миллион. Искусствоведческая, литературная, артистическая, художественная тусовка, пение в терцию на заре, нескончаемые ночующие гости, на которых натыкаешься зимним утром, бродя по темной квартире, свобода. Я в жизни не пришла позже 11, я не курила, не пила, никогда не пробовала никакие наркотики, я не связывалась с плохими компаниями, не убегала из дома и не ругалась с родителями, только по одной причине - потому что дома было гораздо интереснее, чем все, что угодно. В этом мире, в этом "нашем" кругу было абсолютно всё, включая предательство, ложь, включая некоторое количество мудаков (мудачество не зависит от возраста, расы, пола, религии или сексуальной ориентации, оно вообще ни от чего не зависит). К этому кругу можно предъявить неимоверное количество претензий, и почти все будут справедливы. В этом кругу находились и, к счастью, находятся лучшие люди этой страны, а точнее это я считаю их лучшими, не только потому, что они - свои. Этот круг полон снобизма, тем более худшего, что необоснованного почти ничем. Этот круг - не аристократия, или если только аристократия духа, но не происхождения, мои прабабки все как одна - нищие большевички, ниоткуда, из латышской деревни. Этот круг был абсолютно закрыт, а определить заранее, окажется ли новый человек "своим" или "несвоим" - невозможно. Не существует системы описания этого явления, это мистическая, иррациональная, неоправданная, необоснованная и самая важная в жизни херь. "Может быть "свои" это просто многодетные еврейские московские семьи", - спросил меня недавно мой друг, но нет, не в этом дело. Есть целая система дружб, мы дружим с Сарабьяновыми, но в Питере мы всегда останавливаемся у Неймарков, а Сарабьяновы у Конашенков, и это неизменно, хотя все во всех сочетаниях знакомы друг с другом. Моя крестная Лиза Муравьева прапрапраправнучка декабриста Муравьева, я читаю книжку воспоминаний ее родственницы, фрейлины царицы Александры, мы проводили детство в Красном доме в Новогиреево, где живут Шаховские и Голицыны, а потом изменилась страна, изменилось все, вдруг оказалось, что мир шире, чем 50 человек наших своих, оказалось, что в мире есть какие-то другие круги, для меня это было новостью, это было почти драмой, если честно. Потом я почти никого из них не видела с детства, изучая мир "не своих", а потом фигак, и у меня, например, как-то раз роман с мальчиком, с которым мы знакомы раньше, чем мы родились, со своим, но встречаемся мы вдруг не у "своих", а просто в гостях, хотя не виделись 20 лет (потому что широта мира подразумевает дикую тесноту и сходящиеся цирковым способом дорожки, страшная, страшная путаница). Или вот вдруг у Лизы есть фейсбук, или вдруг Андроник диджеит в ужасных модных барах, которые прекрасны абсолютно всем, кроме одного - они не свои. Туда ходят не свои. Я захожу в условный "Маяк" и там сидит Дюка или Лукина, а вокруг них сидят модные девицы, они их любят, они им говорят "Дюка, ты великая" или еще что-то, а я думаю, черт побери, какое право ты имеешь, дурацкая модная блондинка, говорить это моей Дюке, (не в том дело, что правнучке Бальмонта, дочке Ивана Бруни, а именно в том, что моей, моей!) или Лукиной, которую я знаю раньше чем я родилась, и я считаю это своей собственной заслугой, я родилась в правильном месте, я молодец, а ты - нет. Этот снобизм был, очевидно, одним из способов выживания когда-то, сейчас уже нет, давно нет, но он больше, чем молоко матери. Я могу дружить с несвоими, а с некоторыми из своих не здороваюсь годами, но я точно знаю - свой. Не свой. Я никому никогда не смогу это объяснить, а тот, кто понимает меня - тот свой.

В этом своем кругу никогда, кажется, не обсуждались фамилии Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, я не помню, чтобы о них вообще в каком-либо контексте заходила речь. Не в смысле, что они плохи., Просто их нет. Другое дело - Окуджава. Тот признанный кумир, гений. (И свой). Другие - "советские поэты". Я не помню, чтобы слышала хоть одно их стихотворение, хотя иногда я слушала стихи часами, ночами напролет. Я, не имея никаких на то оснований, никакого права, причин, выросла с этим, через губу, брезгливым ощущением - "советские поэты". Вот есть Пушкин, Мандельштам, Бродский, Пастернак, Хвост, Анри, Окуджава, а есть - советские поэты. (И еще Высоцкий, нелюбовь к которому, кажется, будет со мной до гроба и этому нет объяснений). Моя мама любит взять сигаретку в крошечную изящную руку и сказать тоном, не терпящим возражений (очевидно отточенным в судах) - "это средний поэт" (певец, актер, врач, кто угодно). Я привыкла никогда не подвергать сомнению слова и суждения моих родителей, поскольку я молодец и родилась у правильных родителей без недостатков. Я смотрю сериал "Таинственная страсть" на первом канале (вот такое прозаическое продолжение такого задушевного постика), я не могу оторваться, я считаю важным сказать тем мужественным людям, которые дочитали вот до этого места -
я считаю этот сериал невероятной удачей и победой, вкуса, здравого смысла, справедливости. Потому, во-первых, что это мощное, на огромную аудиторию направланное, антисоветское, антисталинское, антитоталитарное высказывание. Огромной аудитории показывают - власть это плохо, общее это плохо, личность это хорошо, огромной аудитории показывают, что Пастернака сгубили зазря, я не помню ничего подобного на телевидении много лет. Во-вторых, потому что артисты играют блистательно, потому что они не "Изображают" тех, о ком речь (пусть даже и фильм снят "ПО МОТИВАМ" романа, написанного ПО МОТИВАМ реальности, это важная вещь, это надо учитывать - это НЕ Ахмадулина, это НЕ Рождественский), а потому, что они блестящие артисты (все! каждый! великолепный каст!), и они действуют изнутри. И в-третьих, потому что именно они, вдруг, с бухты барахты, открыли для меня целый новый мир, я читаю эти стихи сутками, взахлеб, не могу оторваться. Я сноб, я богема, я бог знает что такое, я монстр, я не понимаю кто я, и я открыла для себя эти стихи. Потому что именно у этих артистов получилось к этим стихам меня привести. Я не знала, что стихи Роберта Рождественского (Роберта Рождественского, блин!!!) - могут быть так просты, точны и трепетны, и это целиком заслуга артиста Александра Ильина, который, может, играет и НЕ Рождественского (поскольку по мотивам, поскольку это художественное кино, это, все-таки, вымысел), но который нашел путь к этим стихам. Я никогда не ощущала притягательности Ахмадулиной, и видимо это не изменилось бы еще долго, если бы не Чулпан Хаматова, а роль Филиппа Янковского, на мой взгляд, заслуживает всех на свете театральных наград, потому что он создает невероятно выразительный образ, интересный, отталкивающий и гениальный. Эта задача - сложнейшая, и я невероятно впечатлена этой работой актера. Спасибо режиссеру и всем артистам, за все, что я для себя открываю, вдруг.

И теперь, поскольку вы все равно никто не дочитали вот досюда, я ещё и повешу здесь стихотворение Роберта Рождественского, потому что я монстр, я богема, я неофит.

---

Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клена.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.