Довольно грустная история. Один умер в больнице на днях, - сказал нам начальник СИЗО, когда мы пришли в Матроску. "Не П.? - спросил встревоженно коллега Юрий Ледов. Но это оказался как раз П., к сожалению. Тот заболевший онкологией арестант, о котором писала я здесь, чью маму выманивала с дачи (она приехала), с кого на протяжении уже почти, наверное, двух месяцев, начинали или кем завершали каждое посещение больницы: когда его уже актируют да когда его наконец актируют. Пусть с близкими рядом в больнице без конвоя проведет последние дни, если может лечиться - пусть лечится... Вот, что-то не актировали. Что-то умер он несвободным. И вот честно - мы видели, что врачи могли бы быть чуточку поактивней на этом пути. И он всё спрашивал: ну когда же уже? когда? И мы каждый раз, усталые на маршруте, кивали терпеливо (хоть морщились уже и переглядывались) врачам на новые отговорки и повторяли ему: скоро... еще неделя... еще несколько дней... осталось подождать чуть-чуть... скоро-скоро! Ну, мы ж - некофликтные...

И П. был вообще неконфликтным. Естественно, он был недоволен, был не рад, расстроен предполагаемым диагнозом, но держался мужественно, не обвинял, не скандалил, не плакал и не кричал, как оно бывает. Выезжал терпеливо на каждый новый анализ в город, плелся по этой с пятого этажа лестнице и обратно без лифта, хоть и говорил, что почти падает уже от слабости, скудно указывал на каждый новый симптом (а не видеть их, новых, было нельзя, болезнь атаковала). Глядя в пол, молчал, сжав губы, когда узнавал, что новый анализ опять не был последним, завершающим эпопею по его освобождению. Может, вот это он зря делал - не орал, не кричал, двери не выносил, не плакал? Может, этим он усыпил нашу бдительность? Мы так его уверяли, что в раке нет ничего страшного, что современная медицина (в частности - тюремная) - творит чудеса, что люди бессмертны... что сами, похоже, в это поверили... А он вот нас взял да обманул: умер. Оказывается, пока врачи считали перспективу неделями (да и месяцами уже), болезнь отсчитывала последние дни.

Был вообще не очень разговорчив, сдержан, с этим своим раком лимфоузлов, пока его первоначально всё лечили от ангины, и только сокамерники в забытом Богом корпусе инфекционки долбились в двери: да сколько же может быть у человека температура высокая такая? Да помогите же! Да обратите же внимание: ему не становится лучше от лекарств! Спокойный, рассудительный был такой. Когда мы все узнали о диагнозе, говорить близким, что это рак, не велел. Ну, только как бы намекнуть, чтоб сосредоточились. Я намекнула. "Мне кажется, вам лучше приехать". "Что-то серьезное?" "Нет, вообще несерьезное. А вот приехать надо". Всё, как он хотел. Они приехали. А вот его - не освободили. Не успели. И, по-моему, не очень-то торопились. Мы - вяло теребили. От нас - вяло отбывались. Ну, он же не кричал, в двери не долбил, жалоб не писал... Может, лучше бы писал, мне кажется теперь.

Можно, конечно, во всем обвинить гражданских врачей, что тянули с этими анализами и диагнозами в больницах города. Ну сколько, действительно можно? То болен, то здоров, то есть онкология, то нет ее... Уже совсем было всё очевидно... нет, давайте еще анализ возьмем. А вдруг у него всё-таки нет рака? Но нам кажется, здесь совокупная, наша общая ответственность и вина, несмотря на все наверняка существующие приказы и нормативы. Вот ее правильно сформулировал Лёдов на мой вопрос "и какая же во всей этой истории мораль"? Он сказал очень верно: КАК ЖЕ МЫ БОИМСЯ ОШИБИТЬСЯ И ОТПУСТИТЬ... ЗДОРОВОГО! Который вдруг - да не умрет через месяц! Мораль... такая? Ну да. Будто мы раньше об этом не знали, те, кто сталкивается с этими освидетельствованиями по постановлениям 3 и 54 не первый год. Это чуть ли не показатель уже такой: не протянул и месяца после освобождения. Вот если больше протянул - уже возникают вопросы. Не коррупционно ли освидетельствовали? Почему два месяца прошло, а живой? Бегает там где-нибудь быстрой ланью и нагло хохочет над обманутым правосудием... Кто разрешал выжить после актировки?
Да ладно... с наших бедолаг - какая коррупция? Только вот всё примерно так, как я говорю, и как это видится коллеге. Ничего не меняется.

А вообще у меня есть такое предчувствие, что в наших теплых отношениях с тюремными врачами, когда мы выпрашивали им повышение зарплаты, когда в газетах писали славословия, когда бросались за каждого нашего доктора на амбразуру, если казалось, что с ним поступают несправедливо, - кажется, наступает новый период охлаждения (дай Бог, не холодной войны). Начинает казаться и что врачи привыкли использовать нас, когда у них проблемы, но не очень-то торопятся встречно обращать внимание на проблемы больных. По-моему, руководство ФСИН и УФСИН больше обращает, чем доктора на местах. Тут одновременно развивается ряд историй, которые не поддаются проверке здравым смыслом и однозначно приведут к новому витку противостояния, у нас глаза уже расширены от удивления, а руки тянутся к метафорической кобуре. То есть доктора к нам сначала обращаются с проблемой, затем, когда мы пытаемся ее решить, вдруг начинают путаться в показаниях, говорить, что к нам никогда не обращались, черное - это белое, зима - это лето, больные - это здоровые, кто вы такие, мы вас не звали... А учитывая, что мы часть системы - то безразличие и цинизм зачастую от нас и не скрываются, и то, что мы слышим порой, я постесняюсь здесь процитировать. Я не обо всех говорю. Но у некоторых явно в силу профдеформации устойчивое ощущение, что есть лагерь врачей, а есть противостоящий лагерь больных зэков, цель вторых - обмануть и просимулировать, цель первых - обличить и не повестись. Сначала врал, что болеет, потом, когда бдительно не поверили - сподличал и взаправду умер.

(Вспоминается описанная в моей книге аналогичная реплика о смерти Наташи Квек: "конкретно подна*рала нам твоя цыганка. Откинулась этой ночью". (с))

Я не хочу вдаваться сейчас в подробности интриги, хотя бы потому что человек умер, и просто подумать об этом и в мозгу своем работу над ошибками сделать. И мне искренне интересно: это работу в мозгу делаем только мы, либо у медиков тоже что-то торкнуло? Кроме беды в статистике? Когда узнали, что П. больше нет, и не ждать ему очередного анализа? (тот пришел через день после смерти). Подумает кто-нибудь, что впредь надо быть поторопливей? И не ждать неделями ответа на то и на сё, а снимать иногда телефонную трубку, настаивать, ругаться, просить? Работать!

Я свой вывод сделала. Надо стать менее неконфликтными. Когда рядом, у нас на глазах умирает человек. От ангины. Да ладно? от ангины?