– В 2010 году вы стали «писателем года» по версии русского GQ. Во время церемонии вручения премии московский гламур буквально задушил вас в объятиях. Помнится, вы тогда дали в своем ЖЖ зарок держаться от российской жизни подальше. А теперь возвращаетесь – причем в ту же, так сказать, точку, из которой когда-то бежали. Что изменилось – в вас или в нас?
– Ну да, а теперь даю зарок держаться подальше от ЖЖ. Изменилось то, что в 2010 году я все-таки был частью реквизита. Странной игрушкой безымянной. И напугала меня вовсе не российская жизнь – я с тех пор в Москве был раза три, и лучшие мои друзья здесь, – а ощущение, что я забрел далеко прочь от своего дела, которое заключается в сложении слов в столбики. «Возвращаюсь» же я именно что заниматься своим делом.
– Вы – успешный американский журналист и писатель. Вектор Нью-Йорк – Москва уже давно – и окончательно с приходом путинской стабильности – вышел из моды и сменился на обратный. Вы же переселяетесь в Москву. Что служит для вас стимулом? Профессиональная редакторская задача? Карьерный рост? Атмосфера Болотной и Сахарова?
– Все крайне просто. У меня появилась возможность делать очень хороший журнал с приятными мне людьми и под знаменем одной из лучших существующих журнальных марок на свете. Не просто журнал, наконец, а журнал, с американской версией – точнее, оригиналом – которого я уже два года как сотрудничаю, что открывает ряд вообще беспрецедентных возможностей. Я, право, не вижу, какой журналист в здравом уме мог бы от такого предложения отказаться.
При этом было бы глупо скрывать, что год назад я бы вряд ли на этот шаг решился. Это не значит, что я еду выпускать политический журнал. Это просто значит, что когда люди начинают двигаться, они начинают генерировать темы. Очевидно, что в ближайшее время жить в Москве будет гораздо интереснее, чем было последние несколько лет, – и с этим мне повезло вдвойне: и как будущему москвичу, и как журналисту.
– Известно, что у каждой из «национальных» версий международных журнальных брендов Condé Nast (да и не только) – своя специфика. Чем, по-вашему, отличается американский GQ от российского? И какая версия вам ближе?
– Их трудно сравнивать, и оба мне, разумеется, нравятся. Николай Усков, а до него – Алексей Зимин создали очень качественный журнал с прекрасным набором авторов. Но в американском GQ есть такая близкая мне вещь, как feature well – дословно «колодец» – в середине каждого номера; две или три длинные репортерские статьи, работа над которыми идет месяцами. В британском GQ, к которому российский гораздо ближе по структуре, этого нет. Одной из моих первых задач станет прорубить такой колодец. Я считаю, что российский GQ – вообще идеальная площадка для качественной длинной журналистики.
– В середине нулевых Лев Рубинштейн заметил, что гламур стал национальной идеологией в России. Рупором этой идеологии, разумеется, был глянец. Но даже тогда внутри глянца по-настоящему модные и острые медийные проекты конфликтовали с глянцевыми форматами и нарушали конвенции – это делал Бахтин в Esquire, но не Усков в GQ. Нет ли у вас сейчас ощущения, что наша национальная идеология наконец изменилась и глянец как площадка в определенной степени маргинализовался?
– Честно и не без удовольствия признаюсь, что не понимаю как значение слова «гламур», так и идею борьбы с ним. Что это? Поверхностные удовольствия? Позерство? Нуворишество? Потребление как таковое? Я сталкивался с этим словом только в уничижительном контексте, как с этаким эквивалентом хэштега #firstworldproblems. У него есть контекст, кроме данного? Если Бахтин – негламурный персонаж, а Усков – гламурный, то где пролегает эта черта? В открытом неудовольствии, с которым Esquire занимался модой? Если речь только об этом, то гламурнее меня людей вообще не бывает, потому что я искренне верю в имманентную равноценность моды, живописи, архитектуры, балета, поп-музыки, гастрономии, кино, литературы, комиксов и т.д. Все на свете может быть сделано хорошо и плохо, и лучшие проявления промышленного дизайна в сто раз интереснее средних проявлений абстрактного искусства. Еще пример – все, кто меня знает, знают, что я помешан на истории и рецептуре коктейлей. Отношусь к ним не менее серьезно, чем, скажем, к джазу, и уж точно серьезнее, чем к современному танцу. Гламур это или не гламур? Вне зависимости от ответа я не собираюсь ультразвуком извиняться за одну часть журнала перед читателями другой. Мне интересно все, и GQ по природе своей разделяет эту черту. Именно поэтому, мне кажется, у нас что-то получится.
– Вы упомянули «приятных людей», с которыми думаете делать журнал. Во многом на персоналиях – звездных колумнистах и паре Собчак–Соколова – был построен прежний GQ. Можно предположить, что эта команда уйдет вслед за своим главредом в «Сноб». Есть ли у вас идеи, кем ее заменить?
– Я, к сожалению, не могу пока вдаваться в детали. GQ работает с большим упреждением, и первым полностью «моим» номером станет майский, а до того времени еще многое может поменяться. Кроме того, было бы странновато, если бы мои будущие коллеги узнали о таких вещах из прессы, а не лично. Могу разве что с уверенностью сказать, что в первый же день убью колонку Михаила Идова. Кому интересны мнения этого зануды?
– Какие возможности вы имели в виду, когда говорили о сотрудничестве между американским и русским GQ? Не сведется ли дело к перепечатке тех самых «колодцев» – ведь не секрет, что найти в России автора, способного написать качественный репортерский текст, очень трудно – гораздо, на мой взгляд, труднее, чем блестящего колумниста, хотя и тех не густо?
– Во-первых, я не согласен, что в России нет хороших авторов. Их десятки. Здесь скорее нет культуры работы с редактором – когда вы вместе за три, четыре, пять вариантов разрабатываете текст: отсекаете лишнее, выстраиваете сценки, отлаживаете структуру. А это как раз одно из моих любимых занятий, причем независимо от стороны. (Аттракцион с рерайтерами, который устроили в свое время в «Снобе», подошел к данной модели ближе всего, но там все разбивалось об установку Владимира Яковлева превращать любой текст в текст про секрет счастья.)
Во-вторых, в перепечатках per se ничего дурного нет. Например, в американском GQ месяц назад был прекрасный профайл китайского художника Ай Вэйвэя, который не менее прекрасно смотрелся бы здесь. А в китайском GQ, коль на то пошло, недавно была сага про суд над сыном высокопоставленного бюрократа, которая вообще бы на русском смотрелась лучше, чем в оригинале.
В-третьих, я собираюсь активно завлекать западных журналистов, знакомых и нет, работать на российской почве. При этом я рад буду тут же перестать их использовать, если российские авторы окажутся на уровне. Вообще задача такая – чтобы через год-другой материалы из российского GQ перепечатывались на Западе так же свободно, как западные здесь. Работать на что-то меньшее было бы скучно, честно говоря. Ну и, наконец, буквально вчера я на всякий случай заключил совершенно феерическое соглашение с Джимом Нельсоном, согласно которому, написав что-то в его GQ, я могу одновременно печатать ту же статью в России – и наоборот. Договорились и сами немного обомлели от странности такого варианта. Но, согласитесь, это слишком круто, чтобы хоть раз не попробовать.
|
2066
6
