Мы прожили 11 месяцев в одной стране, и декабрь — совершенно в другой. 3 декабря, накануне выборов, я сидела с моим приятелем и кушала фуа-гра, и он шутил над тем, что я наутро улетаю: «Как, даже не останетесь посмотреть на триумф ''ЕдРа''»? – спросил он.

Таково было настроение еще 3 декабря; было ясно, что выборов не будет, что результаты фальсифицируют, и что на площадь после это выйдут двести человек, как всегда, а если на площадь выходят двести, это не считается.

5-го на площадь вышли несколько тысяч; 10-го — больше 80 тысяч, и 24-го — больше 100 тысяч, и мы оказались в другой России.

Что случилось с Россией, мистер Путин? Она разлюбила.

Это правда, что предчувствия были и раньше. В Олимпийском освистали Путина, на концерте в Кемерово — единоросса, вылезшего на сцену перед Макаревичем; из «ЕдРа» давно потянулись люди, которых не заподозришь в особом идеализме, но которые точно знают, кто будет победитель — например, Анастасия Волочкова. Начал сливать «ЕдРо» и сам Путин, заменяя его Народным фронтом (а вы, друзья, как ни садитесь…), — но все же это были отдельные камушки, а тут пошла лавина.

Десять лет вектор развития России был направлен в одну сторону: удушения гражданских свобод. Отмена выборов в Сенат, отмена одномандатных округов, отмена графы «Против всех», безумные, невыполнимые нормы регистрации партий и кандидатов в президенты, отмена выборов губернаторов, усиливающаяся ложь на телевидении, наконец, прямое насилие вроде избиения Кашина после того, как реальный его адрес пробивала пресс-секретарь «Наших» Кристина Потупчик. Весь политический процесс был устроен так, что заниматься политикой мог только тот, кого одобрил лично Сурков. Все остальные оказывались маргиналами.

И каждый раз, когда власть снимала штаны и испражнялась обществу на голову, общество молча утиралось — и власть понимала, что можно еще круче.

И вот в декабре общество не утерлось, и власть мгновенно сдала назад. Как только на площади оказалось сто тысяч человек, никто не осмелился их разогнать. Ровно наоборот — и партии пообещали регистрировать, и Суркова уволили. Пока Сурков вызывал недовольство публики, его не увольняли. Как только оказалось, что Сурков неспособен обеспечить ПЖиВ высокий результат и что на митинг поддержки Путина собрали 5 тыс. человек (а обещали 25 тыс., и, видимо, четыре пятых выделенных денег украли), — так Сурков вылетел вон.

Этот перелом очень важен вот почему. Формально с рейтингом Путина не произошло ничего непоправимого. 35%, которые он имеет сейчас, вполне достаточны для победы во втором туре без фальсификаций. Даже реальные 27 и 29% ПжиВ обеспечивали ей самую крупную фракцию в парламенте, при полном отсутствии реальной оппозиции.

Но в том-то и дело, что авторитарные режимы не мыслят в категориях 35% или 27%. Нельзя быть наполовину беременным и нельзя быть Отцом нации на 27%. Путин сам загнал себя в эту ловушку и теперь расхлебывает.

Во-вторых, в принципе нет ничего странного в обратной связи власти и народа. Такая обратная связь существует во всех дееспособных обществах, не только демократических. Китайская компартия, например, очень внимательно прислушивается к требованиям народа. Но фирменный стиль правления Путина был другой: уступил — значит, слабак. Если жители Химок против уничтожения Химкинского леса, значит, лес надо уничтожить из принципа. Если Медведев что-то там пробормотал, что надо прислушаться к требованиям жителей Химок, значит, он слабак, и сам факт бормотания Медведева — повод для серьезного ему выговора.

Но если ты руководствуешься принципом «уступил — значит, слабак», то, уступая, ты и проявляешь слабость. Путин — уступил. Впервые, вопреки своим принципам. И выгнал на волне протестов Суркова, который был символом одиозной идеологии и манипуляций. Это правда, что в лучших традициях Путина Суркова не понизили, а повысили, что его наконец допустили к кормушке, чего Сурков долго и безуспешно добивался. Но факт остается фактом: когда Кашина стукнули по башке, никто Суркова не уволил, потому что из-за избиения Кашина люди не вышли на улицы. А стоило выйти на улицы — и уволили.