Четверг, два дня до гей-парада. Кафе около Тверской. Сидим впятером: мы с фотографом, Леша, Абу и Тим.
У Тим красивое женственное лицо, но мужская пластика, жестикуляция и одежда. Волосы Тим обычно стрижет коротко, но сейчас отращивает: «К родителям еду». Родители у Тим — в Дагестане.
— Меня отчим проклял, — спокойно говорит Тим. — Да не, он не знает, что я с девушками встречаюсь, тогда бы вообще убил. Просто за то, что из дома сбежала. Он-то хотел, чтобы я как все: вышла замуж, сидела дома, рожала детей. Я даже если бы была нормальной, все равно такой жизнью жить не хотела.
Когда Тим понадобилась регистрация, ее прописал у себя двоюродный брат, милиционер из города Лебедянь. После прошлого гей-парада на его адрес пришло уведомление, что Тим была задержана за административное правонарушение. «Начальник брата вызвал и говорит: или ты ее выписываешь — или в органах не работаешь».
По телевизору Тим увидел на гей-параде начальник. Пришлось искать новую работу. Ее подруга была вынуждена переехать: новости посмотрела квартирная хозяйка.
После прошлых парадов милиция взяла на «списочный учет» активиста Николая, трансгендера* Аню и руководителя питерской ЛГБТ**-организации «Равноправие» Юру Гаврикова.
Юра, правда, не расстроился: в соседнем от него доме живет руководитель местного националистического «Народного собора». Поэтому весь Юрин подъезд и без того в надписях: «Здесь живет пид…ас».
Абу и Леша вдвоем держат небольшой магазин на рынке. О том, что они пара, на рынке не знают: «Покупателей не будет. Мы для них станем вроде как нечистые».
Война с леворукостью
Зачем нужен гей-парад, Леша объясняет военными терминами: «борьба на всех уровнях», «подготовка стратегической культурной революции», «одна из форм утверждения гомосексуальности как нормы».
Считается, что в любом обществе геи составляют 6—7%. Но на парад каждый год выходит человек 30.
Московские геи — как политическая оппозиция: расколоты, не могут определиться с лидером и методами и не ладят между собой. Активисты нескольких ЛГБТ-организаций говорили мне, что не хотят участвовать в провокации, а за организатором парада Николаем Алексеевым вообще никуда не пойдут.
— Мы не провоцируем общество, — не согласен Леша. — Мы хотим, чтобы оно услышало, что мы есть, нас много, мы не опасны. Открытость геев — единственный способ их интеграции.
— Мне что, я в Москве, — заводится Тим. — У меня гей-клубы, магазины, лесби-тусовка на «Пушке»… Я могу целоваться на улице — в центре, конечно, в Выхине уже изобьют. Но не дай бог гею жить где-нибудь в Архангельске или Тамбове. Вот за его права я и выйду на площадь.
Повторяю самое частое обвинение организаторам гей-парада — в пропаганде гомосексуализма. «Его не нужно пропагандировать! — перебивает Тим. — Когда я первый раз влюбилась в девочку, мне было 12 лет, у меня не было интернета, я не знала слова «лесбиянка». А запрещать быть геем — тупо. Все равно что гнобить евреев. Я пока не попала в Москву, не знала, что их не любят. В Дагестане такого нет».
— Это как запрещать голубоглазость и леворукость, — добавляет Леша. — Вот ты левой рукой пишешь. Ты не такая, как мы!
Все трое молча смотрят на меня. Чувствую себя меньшинством. Ужасно неуютно.
Гей-парад — самое громкое гей-событие года. Помимо него идут разнообразные марши, фестивали гей-фильмов, концерты, издаются брошюры о правах геев в России. Как объясняет Леша — это все «для своих».
— О них услышит максимум 10 тысяч человек. Но нам надо, чтобы о геях узнала обычная семья гопников. Потому что в гоп-семье тоже может родиться гей. Мы это знаем. Мы в таких семьях росли.
Леша — из города Грязи Липецкой области. Единственный выход для гея в Грязях — забыть, что он гей, всю жизнь скрываться или уехать в Москву.
— Мама очень тяжело переживает: плачет, думает, вдруг я изменюсь, — говорит Леша. — Но если бы я не сказал, пришлось бы всю жизнь врать.
— Я в Махачкале даже домой зайти не могу, — говорит Тим. — Живу у друзей, встречаюсь с мамой на улице. Только брат про меня знает. Я его в Москве в гей-клуб водила. Он пришел, посмотрел: «Че, нормальные ребята. Неужели пид…сы?»
— У моих знакомых все руки в шрамах. — Тим вытягивает вперед обе руки, сжимает кулаки. — Они так и показывают: это я вены резал, когда сам про себя понял. Это — после того, как родители выгнали. Это — когда в школе узнали.
Молчим.
— А мне мама позвонила: приезжай летом, будешь жениться, — вдруг говорит Абу. — Но я родителям скажу. Они у меня современные. Правда, мама больная: возраст, давление… Но я скажу обязательно. Потом.
Против фашизма
Утро пятницы, отель Ritz-Carlton, пресс-конференция московского гей-парада.
В прошлом октябре организатор гей-парада Николай Алексеев добился, чтобы Страсбургский суд признал: запреты прошедших парадов противоречат Европейской конвенции о защите прав человека. В апреле вердикт вступил в силу, но нынешний гей-парад все равно был запрещен, уже в шестой раз.
— Если завтра правоохранительные органы разгонят участников мирной демонстрации — вся ответственность ляжет на московские власти, — торжественно говорит Алексеев с трибуны. — Если завтра наш парад разгонят, послезавтра мы поставим вопрос об исключении России из Совета Европы.
Русские журналисты усмехаются, иностранные записывают.
Участники парада возложат цветы на Могилу Неизвестного Солдата в Александровском саду, с пафосом объявляет Алексеев. Затем придут к мэрии на Тверской.
— Так геи и лесбиянки почтут память борцов с фашизмом и выразят протест против гомофобного фашизма, процветающего в России, — говорит Алексеев. Выбор места попахивает спекуляцией. Кажется, я понимаю, почему Алексеева не любят в ЛГБТ-среде.
Голубые как оранжевые
— Ну опять ты завис?! — подземный переход под Тверской. Абу застывает перед витриной с украшениями, Леша со смехом подталкивает его в спину, шутливо борются.
Пятница, 16.00. Нас ведут на конспиративную квартиру, которую сняли для приехавших на парад иностранцев и оперативных совещаний. Вчера здесь полдня спорили, где проводить митинг. Теперь на кухне варят пельмени и обсуждают тактику борьбы.
— Подходим небольшими группами, быстро разворачиваем плакаты, сразу начинаем скандировать, — инструктирует трансгендер Аня. Он (о себе Аня говорит в мужском роде) принимал участие в четырех парадах, в 2007 году был избит и неделю провалялся с сотрясением мозга. — Чем заметнее мы будем, тем больше эффект и тем быстрее заберут менты.
Менты — спасение. Если они не повяжут, изобьют гомофобы. На прошлые парады приходили до 300 накачанных парней из националистических движений и фанатских группировок. Леша помнит, как в 2007-м милиционеры 20 минут ждали, пока его, повалив на землю, лупили ногами с десяток нацистов.
— …По одному не ходим, толпой тоже: запалят. По дороге стараемся не выделяться. Андрей, ты можешь иначе одеться? Штаны широкие?
— У меня широких нет. — Высокий худой Андрей с копной золотистых волос растерянно осматривает свои джинсы. Из-под них торчат розовые ботинки с острыми носами. — У меня все такие…
Кажется, что попал в подпольную революционную ячейку: вокруг обсуждают тактику боя, алгоритм поведения в участке, работу общественного сознания… Помнится, когда-то в подвале запрещенной партии НБП шли такие же разговоры.
— Мы делаем то же, что вся оппозиция, от «Стратегии-31» до лимоновцев, — соглашается Леша. — Боремся за свободу собраний и слова — фундаментальные конституционные права. Когда их нет, общество становится тоталитарным. Разница только в том, что оппозиционеры воюют за свои взгляды. Мы — за то, с чем мы родились.
Безопасный город
В гостиной фотограф-американец по очереди выстраивает всех у окна. Он уже который год приезжает снимать московские гей-парады, делает портреты участников.
Юная Дина поправляет рыжую челку.
— Дин, прикинь, ты у нас что, одна только лесбиянка?
— А Тим?
— Какой я вам лесбиянка?! — обижается Тим и идет позировать. — Люблю фотографироваться, — застенчиво объясняет она.
Николай Алексеев в костюме и розовой рубашке дает интервью зарубежному журналисту. «Российское общество само придет к толерантности? — спрашивает корреспондент.
— Что?! — подпрыгивает Алексеев. — Донт мэйк май сокс лаф (Не смешите мои носки)!
На балконе сидит Питер. Он из Лондона, приехал со своим бойфрендом специально на гей-парад: «Дома у меня есть все права, и мне кажется это естественным. А здесь я не смогу пройти по улице, держа любимого за руку». Просит латиницей написать фразу: Trebuyu britanskogo konsula! — на случай ареста. Говорит, что предпочитает на улицу не выходить.
— Да ладно, Москва безопасный город.
— Шутишь?! — Питер взмахивает листком с фразой про консула.
…Вечер, все начинают расходиться. У Абу и Леши первое занятие на курсах английского; режиссера Владимира Ивановича, который каждый год снимает парады, ждет жена.
Леша выходит первым, Абу надевает куртку, долго вертится перед зеркалом.
— Вот выучу английский — и уеду. Как думаешь, года хватит? Я еще нигде не был. Не смогу я в России жить. Я детей очень хочу.
Как говорит Леша, все русские геи, у которых есть образование и профессия, — уже за границей.
Другая страна
Суббота, 9 утра. Квартира на Варшавском шоссе.
Андрей с бойфрендом Сашей рисуют плакаты: «Любовь бывает разного цвета, и я горжусь тем, что я гей»; «Россия не Иран, закон здесь — Конституция, Библия — не норма права. Требуем соблюдения права геев на мирный протест».
Выходит сонная мама Андрея, здоровается, начинает собираться: на митинг она пойдет с сыном.
Coming out (момент, когда гей сообщает окружающим о своей гомосексуальности) произошел у Андрея в 15 лет. «Мама и раньше догадывалась. Поддержала меня сразу, книги по психологии стала читать». Теперь все друзья, знакомые и клиенты (у Андрея своя юридическая фирма) знают, что он гей. В его среде такое — редкость.
— Мне повезло. Но я все равно чувствую себя меньшинством. Представьте, что негативную реакцию большинства станут вызывать акции инвалидов. Что, они тоже не смогут заявить о себе?
Как рассказывал Леша, несколько лет назад в гей-клубах были железные двери и оцепление охраны. Сейчас туда ходят натуралы, дверей нет, и охрана не требуется. «Так будет и с парадами. В Европе и США их тоже когда-то разгоняли. Но потом случился социальный coming out».
По словам Андрея, с каждым годом гомофобов на парады приходит все меньше. «На первый же разрешенный митинг выйдут больше 200 геев, на второй — тысяча. И у нас будет уже другая страна».
В странах, где к геям относятся хорошо, говорит Леша, хорошо живут все.
Разгон
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…
Суббота, полдень, час до парада. Ворота к Могиле Неизвестного Солдата заперты, территория перед памятником Жукову огорожена. Кажется, город готовится к войне.
На пятачке перед гостиницей «Москва» поют члены Союза православных хоругвеносцев. Позади кучкуются старушки с иконами.
— Им же платят небось, — объясняет одна. — Вон, Европейский суд сказал 30 тысяч евро заплатить.
— Да их, бедных, в прошлый раз так по асфальту валяли, прям в крови были. Я бы и за 30 тыщ не пошла.
— Мы православные русские люди, мы умеем силой молитвы разгонять бесов, — подняв крест, торжественно произносит бородатый хоругвеносец. Я записываю в блокнот.
— Ой, левой рукой пишет, — вдруг хватает меня старушка в платке. — Дурной у тебя род, девка, дурной, и креста-то на тебе нет…
— Не обращайте внимания, — наклоняется ко мне человек в папахе и майке с эмблемой Союза хоругвеносцев. — Сюда вообще странные люди приходят.
Вокруг — густая толпа молодых людей в спортивной одежде, некоторые — в майках с имперским флагом и с закрытыми шарфами лицами.
Леша и Тим появляются внезапно. Выбрасывают в воздух радужный флаг, кричат. Минута — и Тим уже ведут, держа за горло, пригнув к земле. «Помедленнее! Я девушка, и мне больно!» — вырывается она. Гомофобы валят Лешу на землю, бьют ногами.
Плакаты Андрея и Саши вырывают в секунды. Аня едва успевает достать транспарант, как его уже хватают за руки, валят на землю, бьют по голове.
Дэна Чоя, американца, который когда-то добился отмены запрета на службу в армии США, несут в автозак. На белой рубашке пятна грязи: Дэна пинали, повалив на землю.
К автозаку тащат длинноволосую девушку. Позже выяснится, что ее зовут Лиза, она шла мимо, но, видя, как избивают участников, схватила Лешин лозунг и встала вместо него.
Последним ведут парня в темных очках и с упавшим с лица платком. «У-бей пидо-раса!» — скандирует он.
— Ты че, это не их, — останавливает один полицейский другого. Отталкивает парня. — Иди давай.
Толпа на площади становится гуще, скандируют: «Со-дом не пройдет!».
Телефон Алексеева не отвечает. Я не вижу, как берут Питера и остальных. Пропускаю, когда радужный флаг разворачивает наша коллега Лена Костюченко, и только позже увижу съемку, как молодой парень подбегает к ней и бьет — сзади, сверху вниз — кулаком по голове. Как полиция тащит, хватая за волосы и почти сдирая майку, Ленину девушку Аню.
— Отжимаем репортеров, отжимаем, — несется команда. Справа, со стороны Александровского сада, движется оцепление. Полицейские грубо толкают прохожих в спину. Они теснят журналистов, нацистов, туристов. Рядом заливается плачем ребенок, шумит группа корейских туристов, падает на асфальт обвешанный камерами фотограф. Оцепление движется дальше, в сторону Площади революции. Но полицейских не хватает, живая цепь не перегораживает всю улицу, и прохожие догадаются обойти ее сбоку. Полицейские мрачно и торжественно продолжают маршировать в пустоте.
Дина
— Ну всё, короче. Пиз…ц. Всех наших взяли, на Тверскую идти некому. — С Диной сталкиваюсь около автозаков. Полиция схватила ее одновременно с Лешей и Тим, выкрутила руки, подставляя скинам. Но одна из старушек в платке вступилась, заголосила: «Ой, девочку бьют, девочку отпустите, ироды!» Полицейский опешил, Дина вырвалась.
— Я — бежать, за мной — скины, — тяжело дышит Дина. — Черт, увидят родители по телику — точно убьют.
Дина тоже из Дагестана. Девочки ей стали нравиться с детства, а три года назад серьезно влюбилась.
— Только она меня бросила. Мне так плохо было. — Мы с Диной быстро идем к Тверской. — Я ей постоянно звонила, SMS-ки писала: люблю, вернись. А потом в обморок упала. Пока «скорая» ехала, родители взяли телефон, прочли SMS. Избили меня ужасно.
Так Дина и сбежала из дома.
В Дагестан она больше не возвращалась, но знает, что братья приезжали в Москву ее искать. «Нашли бы — убили. Они так и сказали: лучше ты сдохнешь, чем будешь семью позорить. Да не, они не религиозные, ничего такого. Просто убили бы». Иногда Дина звонит матери и сестре. Они тоже говорят, что лучше бы она умерла, но все равно любят. «А теперь увидят по телевизору — и я даже не знаю».
…Когда Тим сажали в автозак, она отворачивалась, закрывая лицо от камер. Полицейский заметил, схватил Тим за волосы, дернул: «Руки убери. Сюда смотри», — и развернул лицом к камерам.
Спецоперация
— Ща, давай переждем. — Дина отходит в сторону, закуривает, руки у нее дрожат. — Видишь двух бритых за нами? За мной гнались. Но я кепку сняла — и в толпу.
Двое бритоголовых парней вдруг отделяются от потока людей и идут к нам. Дина съеживается.
— Девушки, как к мэрии выйти? — спрашивает один.
— Прямо и направо, — машу в сторону Лубянки. Парни уходят.
Мимо в сторону Тверской движется плотная толпа. Нас обгоняет пятеро щуплых подростков. «Мы им вторую Манежку устроим!» — захлебываясь от восторга, орет один.
….Парад на Тверской сводится к задержанию трех женщин: двух активисток арт-группы «Война», начавших скандировать «Позор гомофобам!», и девушки, которая вышла из толпы и перед камерами начала говорить о толерантности. Девушку молча схватили двое людей в спортивных майках и шортах и унесли в автобус без опознавательных знаков. Журналистов, которые бросились следом, оттеснили такие же люди в штатском.
Андрея, Лешу, Тим и иностранцев увезли в Пресненское УВД. В автозаке во дворе отделения их продержали три часа. Дэн Чой выкрикивал единственное известное ему русское слово: «Дискри-ми-нация!», за что был пересажен в туалет внутри автозака.
Высунувшись из окна, Леша объяснял полицейским, что согласно психоанализу гомофобы — латентные геи, которые боятся признаться самим себе.
— Слышь, давай сюда, тут пацан отжигает, — кричал в рацию полицейский.
Отпустили всех еще через два часа.
Алексееву я дозвонилась только вечером. «Соратники отговорили меня идти на площадь. Если бы меня задержали, я бы сел на 15 суток, а я не могу так рисковать», — сказал он, и стало окончательно ясно, что бороться за права геев в России некому.
P.S. Спецоперация по разгону гей-парада заняла полчаса. Их хватило, чтобы несколько сотен полицейских скрутили 18 участников и десяток гомофобов. Справились с девушками по 40 килограммов веса. Перепугали иностранных туристов и детей.
Как говорили ребята, они всего лишь хотели показать, что они существуют. Кажется, удалось: над разгоном двадцати молодых людей работали все столичные внутренние войска.
* Трансгендеры - люди с признаками обоих полов
** ЛГБТ - аббревиатура: «лесбиянки, геи, бисексуалы, транссексуалы»
