Олег Кашин
Фото: Светлана Привалова / Коммерсантъ
Первые дни марта добавили имиджу Владимира Путина несколько новых черт: премьер стал официальным секс-символом клуба "Рай" и услышал от белгородской студентки слово "пиздюн". Спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Олег Кашин попытался представить на месте Владимира Путина советских вождей.
Сюжет для вполне идиотского фэнтези — вот если бы Леонид Ильич Брежнев жил и царствовал не 40 лет назад, а в наше время, оставаясь при этом таким, каким он был на самом деле. Октябрьский пленум — не в 64-м году, а в 99-м, где-то под Новый год. Всех доставший самодур и волюнтарист Никита Сергеевич Хрущев уходит, и его место занимает молодой и энергичный Леонид Ильич Брежнев, симпатичный чернобровый фронтовик, чем-то похожий на положительных героев всех фильмов одновременно. И дальнейший свой путь от симпатичного дядьки с бровями до обвешанного геройскими звездами шамкающего маразматика наш выдуманный Брежнев проходит не так, как это было на самом деле, а по-нашему. Цели — те же (избавиться от "коллективного руководства", удержаться у власти как можно дольше, выстроить какие-то отношения с Западом, провести Олимпиаду и т. п.), средства — из нашего времени. Почему тот Брежнев, который был 40 лет назад, вешал на себя военные награды, присваивал себе звание маршала и писал военные мемуары? Потому что тогда это было круче всего — быть героем войны, ветераном номер один, памятником самому себе. Сейчас такие вещи никого не трогают, и, царствуй Брежнев в наше время, он бы, конечно, старался стать таким народным секс-символом. По радио — песня со словами "такого, как Брежнев, полного сил, такого, как Брежнев, чтобы не пил". На очередном вручении наград народная артистка ахнет: "Леонид Ильич, у вас такая сексуальная походка!" И по телевизору каждый день — Брежнев в кабине истребителя, Брежнев за штурвалом корабля, Брежнев на татами. Поначалу население сходилось бы в том, что это даже мило, особенно на контрасте с предыдущим правителем — лысым толстяком с повадками украинского колхозника, но идут годы, предшественник уже тихо умер на пенсии, а Леонид Ильич все зажигает. Пресс-служба распространяет фотографии: голый Брежнев скачет на коне по тувинским степям. Модельерша из пробрежневского молодежного движения торгует в ГУМе трусиками с надписью "Хочу Леню!". В год лесных пожаров студентки журфака МГУ фотографируются в нижнем белье для посвященного Брежневу эротического календаря: "Леса потушили, а я, Леонид Ильич, вся горю". В дорогом клубе с репутацией публичного дома проводится вечеринка "Брежнев-party", по всей Москве висит реклама, но для тех, кто не обращает на рекламу внимания, пресс-секретарь Брежнева, делая вид, что искренне возмущен, выпускает несколько заявлений подряд: мы, мол, разберемся, мы не позволим использовать имя дорогого Леонида Ильича. При этом все, конечно, понимают, что, был бы Леонид Ильич всерьез недоволен тем, как используют его имя, в государстве нашлась бы тысяча способов (от санэпиднадзора до пожарных) даже не сорвать вечеринку, а сделать так, чтобы от этого клуба просто ничего не осталось. Но Леонид Ильич, кажется, уже ничего не соображает и всерьез думает, что его все хотят. А население тихо матерится, травит политические анекдоты и с нетерпением ждет "гонки на лафетах". И никто точно не может определить, в какой именно момент первоначальное "это даже мило" превратилось в "как же он достал".
Похожий сюжет можно придумать, наверное, и про Хрущева. Был Сталин — то ли бог, то ли чудовище, но точно не человек,— и тут на смену ему приходит Никита Сергеевич, простой мужик, такой же, как все мы. Животных любит, ездит всюду, с народом разговаривает, с иностранными вождями, и каждую речь хоть на поговорки растаскивай: "мы вам покажем кузькину мать", "мы здесь не мух ноздрями давим", "в туалете поймаем — и в сортире замочим". Да и не только речи — бьет ботинком по ооновской трибуне, целует осетров и тигриц, и это тоже поначалу выглядит вполне мило. "Поначалу" — ключевое слово, но годы идут, а он все чудит и чудит. Когда ткачиха на съезде партии его приветствовала, он хотя бы молчал, а когда через несколько лет на месте ткачихи была уже женщина-кузнец, Никита Сергеевич не выдержал и высказался в том духе, что как это здорово, что вчерашние интердевочки пошли в кузнечный бизнес. А потом на трибуну вышла белгородская студентка Даша и спросила, что он думает об аббревиатуре ПИЗДЮН (полицейский инспектор по защите детей и юношества). Мы не знаем, сама Даша решила выйти с таким вопросом или ей посоветовали в ЦК, но обе версии в равной мере правдоподобны: Даша выросла при Никите Сергеевиче, понимает, на каком языке разговаривает власть, и не знает другого языка. "ПИЗДЮН",— говорит она, и сидящий в президиуме вождь довольно улыбается. Зал видит его улыбку и тоже начинает одобрительно гудеть: не робей, мол, девчонка, мы с тобой. Когда на октябрьском пленуме его, отправляя в отставку, обвинят в волюнтаризме, он расплачется. Расплачется не потому, что слово такое обидное (он, в конце концов, тоже знает много обидных слов), а потому что, ну черт побери, он же помнит партийный форум в Брянске, эту девушку Дашу, веселые лица делегатов и устремленные к нему и только к нему влюбленные взгляды. И те же люди, которые смотрели на него верными собаками, теперь угрюмо голосуют за его отставку — чего он не учел, чего не понял, что упустил? Несмешной советский анекдот: "Сталин доказал, что страной может править один человек. Хрущев доказал, что страной может править любой человек. Брежнев доказал, что страной можно вообще не править". Владимир Путин доказал, что, правя страной, можно в равной мере быть и Сталиным, и Хрущевым, и Брежневым, но путь от "это даже мило" до "как же он достал" до неприличия одинаков у всех, кто считает, что пришел к власти навсегда.
|
2133
6
