Песенку с такими словами жители города-курорта напевают все чаще. Как говорят, Владимир Путин то ли наведывается в их края, то ли вообще собрался здесь жить. У премьер-министра, считают все в Геленджике, тут теперь дача. Рады ли жители курорта этому соседству?
"Вот такенного лаврака можно было поймать в той бухте,— мой сосед в самолете, Константин Попов, разводит руки от иллюминатора до самого прохода. — Раз в год, только в декабре лаврак вместе с теплым течением шел к нам от Турции и только в том месте он был. Так что каждый год, 40 лет подряд в декабре мы с мужиками ездили туда, где сейчас построили Путину дворец. У меня трезубец, гидрокостюм. Я родился в Геленджике, подводной охотой занимаюсь с детства. Да я крабов ловить начал раньше, чем материться. А теперь — все. Финиш. Уже года четыре нас не пускают туда. Огородили все, шлагбаумов, охраны понаставили. Самое обидное, что повырубали там реликтового леса ого-го сколько, мужики вон рассказывают. Наше место вообще валунами засыпали, пирс построили. Не знаю, как там лаврак теперь. Хоть мигрирует или нет, бедный? А что толку возмущаться? Куда тарахтеть? Кто нас послушает?"
"Не наше дело"
"Геленджик — город, где сбываются мечты" — такая надпись встречает всех, кто приезжает на кубанский курорт. "Сбываются мечты пенсионеров",— шутит таксист Юрий Манашев. Действительно, Геленджик называют городом пенсионеров, особенно северян сюда много переезжает. "Сейчас у нас стали строить малоквартирники,— объясняет Юрий Васильевич.— Человек на шести сотках строит домик на 15-20 квартир и продает. Экономно получается, я дочери купил двушечку в 45 квадратов за 2 миллиона всего. Есть, конечно, и подороже, но в 3 миллиона точно уложитесь, если не шиковать. Вот пенсионеры, намаявшись на Севере, и приезжают сюда. Так что я Владимира Владимировича очень понимаю. Климат у нас хороший, море красивое, горы. Вот исполнится ему 60 через год, и добро пожаловать. Он, видать, уже готовится — не только дворец этот ему построили, но и аэропорт. Так что нам тоже кое-какая польза".
Хозяевами частной гостиницы, в которой я остановилась, супруги Виктор и Анюта стали всего неделю назад. До этого они вместе с карликовым пинчером Жужей жили в Новокузнецке: "Жужа там когда выходила гулять, то сразу падала набок, лапкам холодно было. А приехали сюда, и она гуляет часами, не хочет домой возвращаться. И нам тут нравится — тихо, красиво. Правда, говорят, что летом население вместо 60 тысяч почти миллион. Ну и хорошо — у нас 20 номеров, их сдавать надо. А то, что Путин рядом поселится, так это тоже неплохо — дороги вот делают новые, ремонтируют старые. Пусть приезжает, мы только за. Рядом с ним спокойнее будет".
Бабушка Наташа и ее внук Миша, которые приехали в Геленджик из Новосибирска, тоже не против соседства с премьер-министром. Они гуляют по берегу, кормят уток, чаек — в общем, наслаждаются. "Мы рады тому, что вырвались из ледяного плена — уж очень суровые зимы были в последние годы в Новосибирске, ребенок все время дома сидел. А когда переехали, то он у нас круглый год с велосипеда не слезает. В доме с нами живут люди из Хабаровска, Мурманска. Пусть и питерец живет в нашем районе, нам-то что? Не знаем мы, на какие деньги он все это построил, да и знать не хотим. Не наше это дело".
Роберт Арутюнян, который приехал в Геленджик из Барнаула 14 лет назад, вроде и рад: "Очень хорошо, что элита, как и мы, выбрала эти места для того, чтоб доживать свой век", но в то же время есть у него и вопросы: "Как так: мы строим вроде бы демократическое государство, а деньги тратим на дворцы для правителей?"
Но в целом, надо признать, большинству жителей Геленджика плевать на то, что где-то там, в горах, поселится замечательный сосед и что из-за этого начался шум в прессе. Даже казаки, которые собрались в местной церкви по случаю приезда митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора, пожимают плечами: "Там же не только путинская дача, там еще и патриарх строится. Столько земли захапали... А что мы можем сделать? Бунт поднять? Чуть что, сразу казаки?" Тем, кто зарабатывает в курортный сезон, и вовсе не до того. Они сейчас вовсю занимаются ремонтом, налаживают связи с таксистами — чтобы привозили отдыхающих именно к ним, обзванивают старых клиентов: "Ну что, с апреля к нам?" Пока еще тихий город Геленджик, где чуть ли не над каждым двориком висит вывеска "Сдаются номера" или мигает лампочками гирлянда вроде "Гостевой дом "Элечка"", готовится к лету, как к атаке. Тут не до каких-то там премьеров с патриархами.
"Позор богатой страны"
У памятника Ленину, аккурат напротив магазина "Бутылка",— пикет коммунистов. Возле красного флага и вбитого в землю транспаранта "Народная нищета — позор богатой страны" туда-сюда прохаживается идейный вождь и единственный мужчина среди пикетчиков — Геннадий Гаршин. Группа поддержки — семь женщин средних лет — молча стоят чуть поодаль. Протестуют они сегодня против роста цен на лекарства, образование, услуги ЖКХ. Кажется, что и коммунистами владеет всеобщая апатия. Но стоит лишь произнести словосочетание "дача Путина", как они чрезвычайно оживляются. Геннадий Дмитриевич даже флаг оставляет без надзора, бежит, чтобы крикнуть: "Строительство дачи — это отвратительно! Мы бедствуем, а он шикует! Вы видели эту высоковольтную ЛЭП, которая идет вдоль Геленджика и дальше, в горы? Я там рядом живу, у меня напряжение постоянно скачет, а у них одна опора несколько миллионов стоит! И ведь не из простого железа опоры, а из оцинкованного. И не через 200 метров они стоят, а через 75, чтобы не было провисания проводов. Весь город мается от отключений света, а тут такое. Стыд и позор!" Женщины подхватывают: "У Сталина не было таких хором". Тут же мне протягивают газету "Советская Кубань" со статьей "Секретный дворец", тут же, будто коммунисты к разговору этому заранее готовились, откуда-то достаются ксерокопированные страницы "26 дворцов тандема" — со списком подтвержденных и неподтвержденных резиденций президента и премьера. И тут же откуда-то появляется начальник отделения обеспечения общественного порядка с милой фамилией Анискин. Начальник начинает светскую беседу: "Кто такая? Откуда? Предъявите документы". Документы, особенно журналистское удостоверение, Дмитрия Анискина, похоже, не успокаивают, а совсем даже наоборот, потому что он тут же отводит Геннадия Гаршина в сторонку и тихо, но внятно ему выговаривает: "У вас пикет по ЖКХ, вот и говорите про ЖКХ. Не надо разговаривать на посторонние темы".
Воспользовавшись паузой, ко мне пробивается встревоженный пенсионер и шепотом сообщает: "Меня зовут Петр Васильевич Балабаюк! Запишите, что в связи со строительством дачи Путина у нас отобрали охотничьи угодья! Мы туда годами ходили на кабанов, косуль, птицу. А сейчас там все огородили. Запишите обязательно, Балабаюк я!" — пенсионер-охотник, увидев направляющегося к нему Анискина, стремительно скрывается в толпе — профессионал.
Бедный начальник не может обеспечить общественный порядок везде и сразу — пока он пытается остановить одного, говорить начинает кто-то другой. Библиотекарь Любовь Анатольевна Крук берет слово: "Мы за одно отопление платим 48 рублей за метр. И это в хрущевке, это еще низкая у нас считается цена. Соседи из малоквартирных домов вообще по 60-70 рублей платят, представляете, сколько у них набегает? А ведь у нас курортный город, у нас зима только неделю как началась, до этого все цвело. Почему же мы платим за отопление, как жители Сибири? Это неприлично просто. Дальше. У меня дети — бюджетники, они и рады бы второго ребенка родить, но куда? У нас денег не хватает, понимаете, просто не хватает, чтобы нормально питаться... Я очень хорошо запомнила, как во время пресс-конференции в 2000 году у Путина спросили, как мы будем жить через 10 лет. Он тогда ответил: "Мы все будем счастливы". Я эти слова даже записала. И вот прошел 2010-й. Разве мы счастливы? Они-то, может, да. А мы — нет".
"Царь едет!"
Ближайший населенный к "даче Путина" пункт — село Прасковеевка. Именно сюда году в 2004-м — никто из старожилов уже и не упомнит когда точно — приехали важные люди, чтобы сообщить, что по соседству с селом, в Молокановой щели, будет начато строительство. Тогдашний казачий атаман Станислав Сергеевич Пугачев точно помнит, что речь шла о санатории для правительства и Госдумы. Так как формально согласие жителей села на стройку требовалось, то важные люди — среди них был архитектор и чиновники из администрации — пообещали золотые горы. И инфраструктура, мол, улучшится, и газ проведут, и рабочие места появятся. Люди согласились. Как не согласиться. Хотя Станислав Сергеевич, вечный оппозиционер, уже тогда чувствовал подвох: "Шиш вам будет, а не рабочие места! Кому вы верите? Это будет закрытый объект. Обдурят вас!" Так и получилось. Благодаря тому, что Пугачев многие годы ведет подробный дневник — "Посадил квочку... Дожди... Отелилась Дубрава... Зацвел кизил — весна!" — теперь уже можно примерно восстановить ход событий. Корова Дубрава отелилась в 2004 году — как раз на месте нынешней дачи Путина. Это было важное для всех жителей Прасковеевки место — туда 65 лет подряд отгоняли скот на зиму. Там очень много плюща, и от него молоко у коров становилось жирное, почти сладкое. Там есть родники, речка, там и море — а коровы иногда соленую водичку попивают, для чего-то нужна она им. В общем, настоящий санаторий. Люди по очереди раз в неделю ходили туда, за 10 километров от села, проведывали скот. Там же коровы и телились. Но после Дубравы отелов в Молокановой щели не было — огородили все.
Станислав Сергеевич подробно записал: "Территория огорожена деревянным забором, два метра высотой, сверху — колючая проволока метр в диаметре". Забор был такой бесконечный, что никто точно не мог понять, сколько же земли выделили для этой стройки. И уж тем более никто не мог понять, причем тут таблички, огромные, желтые, которые были прибиты через каждые 30 метров: "Детский спортивно-оздоровительный лагерь круглогодичного действия". Селяне начали недоумевать: "Какие дети? Нам же говорили, что это для правительства"".
Особенно сокрушались владельцы скота — их буренки зимой теперь паслись не в безопасном месте, а вдоль дорог. "А уж когда тут стали ездить все эти КрАЗы, КамАзы и "татры", то нам вообще житья не стало,— вспоминает Станислав Сергеевич.— Они что-то там рыли, в невероятных количествах вывозили оттуда землю, камни, глину. И ссыпали этот грунт не в специальные карьеры, а куда ни попадя. У нас вокруг села все засыпано. А ведь они засыпали поляны, на которых паслись коровы, засыпали коровьи тропы, засыпали места наших покосов. Люди были вынуждены избавляться от скота, так как ни пасти его, ни заготавливать сено уже было негде".
Станислав Сергеевич продержался дольше всех. "Скот — это мой единственный доход. Я пенсионер, отец-одиночка, у меня двое сыновей, мне их кормить чем-то надо. На детское пособие — 110 рублей — не больно разгуляешься". Святослав и Трофим — один неродной, второй родной — сыновья от позднего брака Пугачева. Мама их умерла, и старый казак сам поднимает детей. "Как дорогу путинскую построили, так ко мне стали приходить из администрации — убери, мол, свою скотину,— рассказывает.— Быки мои и коровы вынуждены ходить вдоль дорог, искать траву там, где она еще не засыпана отходами от стройки. Ну и выходят они на дорогу, конечно, иногда. Какают и писают там, бывает. А чиновники тоже — ах, не дай бог, Владимир Владимирович поедет в свою резиденцию и на его пути попадутся лепехи. Так меня достали этим! И на сходе села не раз этот вопрос поднимали. А я говорю, что мне запах коровьего навоза милей всего на свете. Проснешься, бывало, в молодости, выйдешь на улицу: туман низко стелется и пар от навоза коровьего идет — стадо прошло. До чего же хорошо... А вот им не нравится. Раньше уговорами и угрозами ограничивались, а неделю назад привлекли меня к административной ответственности. Якобы мой скот потравил посевы. Какие посевы, смешно. Все же знают, что это из-за дороги... Короче говоря, обложили они меня. Буду, наверное, сдавать свои восемь голов на мясо. Жалко до слез. Но что делать?" На сходе не раз поднимался вопрос и о том, что грузовые машины заезжают в село, хотя не должны это делать. Пыль, шум, грохот — все это жители терпят не один год. С завистью поглядывают они и на проходящую к резиденции толстенную газовую трубу — в самой Прасковеевке газа нет, люди покупают газовые баллоны по 540 рублей, одного такого баллона хватает недели на две. С электричеством тоже беда — высоковольтная ЛЭП, протянутая за бюджетные деньги прямиком через горный хребет, тоже не про их честь. Станислав Сергеевич достает вольтметр и измеряет электричество в сети: 160. Кстати, в отдельный журнал он записывает показания этого вольтметра ежедневно: скачет напряжение от 136 до 222 вольт, но в основном оно низкое. "Два телевизора сгорело из-за этого,— сообщает Пугачев.— И два холодильника".
Он признает: местные жители иногда возмущаются тем, что так по-барски шикуют рядом с нищим селом, но по большому счету никому ни до чего дела и тут нет. "Треть села у нас на стакане сидит. Они как зомби. Вынудили их отказаться от скота — вот они и пьют. Больше делать им нечего". Мест рабочих в "санатории" тоже никому не досталось. Но зато все точно знают, когда приезжает премьер-министр, а приезжает он часто — раз в два-три месяца строители, что заезжают в село за пивом, сообщают: "Царь едет" или "Царь вчера был".
"Все закатали в асфальт"
"Мы как раз лежали втроем на галечном пляже с голыми ж..., когда пришвартовался катер с Путиным и тогдашним мэром Геленджика, Озеровым",— Елена Большакова, геодезист, жительница Геленджика, вспоминает события 2004 года. Елена — одна из тех, кто предпочитает отдыхать дикарем. Именно в Молокановой щели разбивали свои лагеря группы таких людей со всей страны. Местные называли их нудистами, Елена такую формулировку отрицает: "Мы просто очень любили то место. Оно волшебное, не просто природоохранное, там бешеная энергетика. И было не принципиально: в одежде ты там или без одежды. Мы просто сливались с природой". Вот в один из таких тихих моментов слияния с природой на пляж высадился тогда еще президент России. "Я теперь понимаю, что ему показывали угодья, он выбирал место! — говорит Елена.— Но тогда мы едва повернули головы в их сторону. Озеров, помню, подошел и сказал: "Оденьтесь", мы его послали, да и все".
А в 2006 году компания Елены отдыхала в любимой бухте в последний раз — на фотографии, сделанной в те дни, уже виден с пляжа башенный кран. "Я не могу смотреть на эти снимки без слез,— говорит Елена.— Они же все теперь там закатали в бетон, все". Она показывает фото, сделанное совсем недавно тайком одним из знакомых охранников — вместо пляжа действительно лежат бетонные плиты, сделаны насыпи, уничтожен прибрежный лес. "Зачем? Мне кто-нибудь может объяснить — зачем? Знаете, я бы даже смирилась, если бы они, захватив эту территорию, отнеслись к ней с любовью. Но они же как бульдозером гигантским по всему прошлись".
Подруга Елены, москвичка Ольга Фалина, тоже не может видеть фотографии тех лет: "Мне просто больно. Мы были так благодарны тому месту, так его берегли, осенью весь пластик с собой уносили, чтобы, не дай бог, ничего не осталось, боялись повредить природе. У нас дети там росли. Там еноты жили. Там черепахи делали свои кладки... А сейчас на месте нашей поляны стоят очистные сооружения. Там же у них целый город, под землей тоже. Огромная разветвленная дорожная инфраструктура. Бетонные заборы высотой в четыре метра... Ради одного человека!" Елена и Ольга волнуются, что не смогут рассказать, каким же прекрасным было то место и как варварски с ним поступили сейчас: "Вы, наверное, не поймете. Ой, вы точно не поймете. Как же вам объяснить-то..." Я вряд ли пойму, это правда. Вряд ли пойму, чему они улыбаются, глядя на фотографии галечного пляжа или речушки, которую надо было 22 раза перейти, чтобы дойти до этого пляжа. Вряд ли я пойму, почему у них наворачиваются слезы, когда они рассказывают, что учили там детей не только плавать, но и любить планету, на которой родились. Нет больше ни речушки, ни пляжа, ни их заповедной поляны — это все, что я понимаю. Есть ЛЭП, есть бетонные дороги, военизированная охрана, наземный и подземный город. Есть выжженная, вырубленная земля, кое-где засаженная привозными соснами. Елене больше негде "сливаться с природой", Станиславу Сергеевичу больше негде пасти коров и, сидя у родника, размышлять о жизни... Даже маленьким черепашкам больше негде делать свои кладки — что уж о людях говорить.
|
