— Олег, прежде всего разреши передать от коллег и читателей “МК” искренние пожелания скорейшего выздоровления.

— Большое спасибо! Поддержка невероятная, я не ожидал такого!

— После случившегося прошло какое-то время — сегодня ты в состоянии оценить причины преступления?

— Совершенно не готов даже обсуждать эту тему. Пока не закончилось следствие, любое высказывание будет считаться давлением на него.

— Тем не менее на встрече с журналистами Президент России, говоря о случившемся с тобой, заявил: “Существуют силы, которые считают, что при помощи таких методов можно заткнуть рот кому угодно — журналисту, политику — и что для решения собственных задач все средства хороши”. На твой взгляд, кого он имел в виду?

— Видимо, тех, кто совершает преступления. Я не думаю, что это конкретный намек на кого-то. Толковать намеки властей напоминает жанр советологии, когда люди вычисляли по стоящим на Мавзолее, кто из них ближе к генсеку. Вряд ли в словах президента есть что-то такое, в чем можно искать второй смысл. Что сказал, то сказал...

— В СМИ было очень много откликов со стороны коллег, друзей, простых, незнакомых людей, отнесшихся к случившемуся с тобой очень сочувственно, власти тоже отреагировали. А за кулисами выступлений в СМИ... Из людей, являющихся сегодня в России главными персонажами информационной политики, кто-нибудь позвонил тебе на мобильный, посетил в больнице, выразил поддержку?

— Хороший вопрос, потому что не знаю, стоит ли этих людей называть. Но, скажем так, пожаловаться не могу. Но при этом интересно, что реакция сильных мира сего оказалась разной. Был и “прекрасный” пост в ЖЖ Василия Якеменко. Когда я еще лежал в искусственной коме, он там иронизировал по поводу того, что у меня то отрастает палец, то отваливается обратно. Действующий министр — “шутит”. Это в России нормально и никого не удивляет.

— Ваши пути раньше пересекались?

— Это был смешной эпизод. Смешной, как теперь уже понятно... На их даже не первом съезде, а до того, как было объявлено о создании в 2005 году движения “Наши”, я со знакомым, Ильей Яшиным, тогда активистом молодежного “Яблока”, под видом простых парней из регионов поехали на этот съезд, проходивший в одном из санаториев Подмосковья. Нас “разоблачили”, схватили и удерживали в номере, пока не приедет Якеменко. Потом он провел с нами “беседу” и дал указание своей охране избить Яшина. Это было в марте 2005 года. А через месяц было создано движение “Наши”, с тех пор я писал о них — то часто, то редко. Но в прошлом году, через один из популярных сайтов о культуре, призвал коллег бойкотировать “Наших”, потому что любое, даже негативное упоминание — это то, ради чего они существуют. И не замечать их, мне кажется, было бы гораздо правильнее. К сожалению, никто меня не поддержал, но сам я честно этот мораторий соблюдаю — точнее, соблюдал до 6 ноября.

— Ты сказал, что будущий министр по делам молодежи, а тогда лидер “Наших”, отдал команду избить человека. Ты был свидетелем произошедшего?

— Все происходило очень выразительно. Он жестом показал: “этого — так, а этого — вот так”. Команду его люди поняли совершенно однозначно: вывели нас на улицу, Яшина повалили в сугроб, стали бить. А меня держали рядом...

— И против нападавших не было возбуждено дело об избиении человека?

— Не знаю, писал ли Яшин заявление в милицию, но дела точно не открывали. Был и другой случай: в том же году, в августе, к станции метро “Автозаводская” подъехал целый автобус боевиков с бейсбольными битами, которые стали избивать представителей оппозиционного молодежного движения во время их собрания. Тогда милиция задержала и переписала нападавших. А потом приехала “другая” милиция и потребовала всех отпустить. Список задержанных попал к журналистам, и среди нападавших оказались люди, числившиеся в “Наших” буквально до прошлого года, а может быть, и сейчас они там. В том числе Роман Вербицкий, лидер добровольной молодежной дружины — публичного силового крыла “Наших”. Но опять же этот факт никого не смущает.

	фото: АР

— Мне кажется, к войнам молодежных группировок привыкли уже во всем мире — наверное, проще вырастить новое поколение, чем победить явление...

— Я не согласен. Если за одной группировкой стоит государство — это уже совсем другая тема. У государства есть монополия на наказание, читай насилие, но какого оно рода? Приходит полицейский и говорит: “Ты нарушаешь закон! Сейчас я применю силу”. А если приходит неизвестный с бейсбольной битой, это уже не торжество закона, а бандитизм. И получается, государство крышует бандитов, а не “патриотически настроенную молодежь”...

— Из-за границы по-другому ощущается происходящее в России?

— Не сказал бы. На самом деле понятие “заграница” — по сравнению с советскими или 90-ми годами — уже стерлось. Тем более сейчас с Израилем нет виз, и долететь сюда на самолете — просто вопрос 3—4 часов.

— А почему продолжать лечение было решено в Израиле?

— Здесь тепло; я между выпиской и приездом сюда в Москве пробыл три дня — ходить на костылях по гололеду и по сугробам безумно неприятно. Огромные сугробы даже на Пушкинской площади — это как-то непривычно для Москвы, которая всегда была такая вылизанная и вычищенная. Наверное, можно было проходить реабилитацию и в Европе — редакция, оплатившая лечение, была согласна на любой вариант, — но там тоже снег, сугробы, а мне хотелось сменить и климат. Поэтому я дико доволен, что нахожусь здесь: зеленеют деревья, солнышко...

— Когда я увидел кадры, запечатлевшие нападение на тебя, меня не покидало ощущение какой-то постановочности запечатленного... Была очень “удачно” выбрана точка для нападения — прямо перед камерой, но лиц нападавших рассмотреть совершенно невозможно, да и в Интернет запись попала практически моментально. Зато прекрасно видно, как бьют, очень жестоко бьют! Это могло выглядеть как акция устрашения?

— Вполне может быть. И если бы я вел какое-то сенсационное расследование, которое, будучи напечатанным, могло свергнуть кого-нибудь, это было бы понятно. Но таких тем для расследований, которые могут сотрясти основы, я не вел. Тогда, может быть, да — это была акция устрашения. И, наверное, поэтому она всех взволновала, потому что все поняли, что на моем месте мог оказаться каждый из моих коллег, моих друзей.

— Какой прогноз дают врачи? Когда вернешься к работе?

— К работе я вернулся уже через неделю, после выхода из искусственной комы. Врачи говорят, что ходить без костылей смогу уже в ближайшие недели. Восстановление идет нормально. У местных эскулапов — богатая практика постановки людей на ноги. Здесь постоянно что-то взрывалось, были войны, поэтому лечат хорошо и умеют лечить именно такого рода травмы. Я не сомневаюсь, что достаточно скоро начну ходить самостоятельно.

— Когда в Москву?

— Думаю, до конца января уеду. Долго быть вне круга родных, друзей достаточно дискомфортно.

— Следствие наверняка будет продолжаться еще долго, а у тебя наверняка остается вполне объяснимое чувство мести тем, кто чуть не превратил тебя в инвалида и вообще не лишил жизни. Будешь искать преступников самостоятельно?

— Стоит ли говорить о мести, находясь на земле, где происходило действие второй части Библии, которая учит прощать? Нет, конечно же, желания мести, желания “оторвать голову” тому, кто стоял за этим преступлением, у меня нет. Есть желание вернуться к жизни, которой жил до нападения, до попытки меня убить. И думаю, я к ней вернусь. Здесь, в клинике, ко мне приходил русскоязычный психолог, пытался найти у меня посттравматический синдром. Но я сам знаю: его у меня нет. Когда, выйдя из больницы, шел домой и впервые подошел к месту, где меня убивали, не было такого: ах, сейчас упаду в обморок... Это родные места, я по-прежнему люблю этот дом, этот двор, этот город.

— Тебя считают если и не оппозиционным, то протестным журналистом точно. А после произошедшего не закрадываются в голову мысли: ради чего они нужны — эти протесты, стоят ли они собственного здоровья, жизни, кому это все нужно?..

— Да ничего это не стоит, да и обидно умереть. Просто, когда есть возможность, хочется заниматься делом, которое ты выбрал в жизни. Можно даже назвать это личным упрямство. Но опять же надеюсь, что у меня еще будет возможность заниматься этой работой...

— Значит, вернувшись в Москву, ты не станешь искать “мягких углов”?..

— Это было бы глупо. Ни более мягких, ни более острых углов искать не буду. Я думаю, главной победой будет сохранение ровно того вектора, который был до 6 ноября.