Автобус украинских эмчээсовцев проскакивает к центру Дебальцева в тишине. Примерно 10 утра на часах. Тишина длится с рассвета, и совсем скоро должно начаться. Автобус подъезжает к главному эвакуационному пункту у горсовета, где уже собрались полторы сотни человек. И стоим небольшой группой мы, журналисты. Уже громыхнуло в окрестностях. Люди начинают быстро пробиваться внутрь салона.

— Не поместимся все! — орет пожилой мужчина.

— Оставайся, не мешай! — его пихает женщина с ребенком.

Снова просвистело и разорвалось. Из-за угла показался второй автобус. Люди отхлынули от первого автобуса и приготовились штурмовать этот второй.

— Господи, а если всех накроет?

— Лучше бойся того, куда нас везут…

— Так в Артемовск, говорят.

— А что там, в Артемовске-то, ты знаешь? Выпустят там кишки, и все.

— Быстро, быстро давайте!

Сообщения российского телевидения о том, что военные не выпускают из Дебальцева гражданских, — ложь. Два главных эвакуационных пункта в Дебальцеве на сегодня — горисполком и ж/д-управление. Спасатели вывозят людей на автобусах несколько раз в день, пытаясь вклиниться в короткие интервалы между обстрелами.

На днях не успели — снаряд прилетел к горсовету и разорвался вблизи автобуса, пострадали несколько человек и водитель. В самом здании теперь дыра.

Уезжать надо как можно скорее. А тем, кто не поместился, — уходить в укрытие. В автобусы не помещаются человек пятнадцать, они остаются на пункте — ждать следующего. С пакетами и китайскими сумками, никуда не уходят. Дед со взрослым внуком лет 18 просит закурить. Спрашивает, когда следующий автобус. Я не знаю. Спрашивает, кто знает. Говорю, что, наверное, мэр — он где-то здесь. «А как он выглядит?» — «Я не знаю» — «А что ты знаешь?» — «Что надо уходить отсюда, пока не приехал автобус» — «Это ***» — «А что не ***?» — «Много чего, сынок. Главное — уехать надо. Знаешь, как еще можно?». Но я не знаю, не знаю! «А это не мэр?» Опять грохочет. «Это от нас или к нам?» — «От нас это, а дальше — к нам. Так мэр?» Внук говорит: «Кажется мэр, деда». — «Будет еще автобус или нет, эй?» Но высокий человек с папкой уже зашел в здание горсовета.

Люди остались ждать у посеченных осколками елок перед горсоветом, куски веток вперемешку со стеклом и кирпичной крошкой на асфальте. На газоне — воронка, разрушенный кирпичный дом и, кажется, магазин, не разобрать теперь. На крыльце горсовета засохшие пятна крови. Протяжно свистит и падает где-то уже недалеко.

— Люди, что вы стоите, не слышите, что ли? Заходите внутрь! — военные на крыльце машут стоящим на улице.

— Командиры, твою мать, — отвечают военным.

— Да как хотите!

Но толпа все же быстро втягивается в здание.

^{Фото: Павел Каныгин / «Новая»}

Внутри тесно. Меня обступают, как очевидно заезжего. «Молодой человек, вы не поможете с бензином. Нам бы генератор завести». — «У нас на газу машина, простите». — «И что, никак не слить? Нам бы только десять литров. Генератор бы только…» — «Простите…» — «А может, лекарства какие есть?» — «Обезболивающее, и от сердца что-нибудь, от сердца!» — «От гриппа бы еще». — «Скажите, а хлеб когда сегодня раздадут?» — «Инсулин, нужен инсулин!»

— Ну что, спасут Дебалу или сдадут? — выдернула меня из окружившей с просьбами толпы женщина в норковой шубе.

— Кому сдадут?

— Кому-кому, Путину твоему! — сказала норковая шуба. — Всех нас положить хочет.

Высокий мужчина с папкой вышел из кабинета в холл и прошагал к выходу.

— Ну что там? — крикнули ему из толпы. — Когда хлеб дадут?

— Теперь только завтра дадут, — бросил он на ходу.

— Как завтра?! Сегодня жрать нечего! — прокричала в ответ какая-то женщина.

— А вода где?

— Вы издеваетесь, — сказал высокий человек.

— А хлеб? Когда уже начнут раздавать? — донеслось уже из другого конца холла.

— Александр Дмитриевич, у меня маму убило, тело вывезите! Третий день пошел!

На улице бахнуло что-то тяжелое, в горсовете задрожали стекла. Но никто не шевельнулся, все смотрели на мэра.

— Я работаю, — сказал негромко Александр Дмитриевич, высокий человек с папкой. И замолчал, оглядывая набившихся в холл людей.

По его взгляду я бы сказал, что сейчас он кинет эту папку на пол, плюнет и уйдет. Выхватит автомат у стоящего на козырьке солдата и пустит очередь в себя или в этих обезумевших.

Но мэр ничего не сделал, не сказал. Только переложил папку из одной подмышки в другую и стал вытирать платком лоб.

— Так, где хлеб!

— Что значит «где хлеб»?! Час назад вот тут его раздавали! — закричал мэр. — Где вы были?

— Ничего не раздавали!

— Как не раздавали? Люди, что же вы молчите? — мэр в ярости обратился к заполненному холлу. — Раздавали хлеб с утра или нет?!

— Раздавали, — вяло отозвались в толпе.

— А какого черта все молчите? Расскажите другим, оповестите знакомых, пусть приходят! Кончайте только о себе думать!

— А лекарства где? Инсулин где?

— Женщина, я тут один остался! А вы только просите, и просите, и просите! Никто ничего не хочет делать! Вот садитесь — вон там стол — и пишите, какие лекарства нужны, опросите людей!

— Умный такой, а сам решил свалить, — сказала женщина в норковой шубе.

— Не стыдно вам за такие слова-то — свалить? Мне и автобусы надо организовать, и хлеб, и воду, а я один! И с области еще, — тут мэр крутанул пальцем у виска, — требуют, чтобы я эвакуировал компьютеры!

— Совсем долбанулись? На хрен кому эти компьютеры!

— Ну вы даете, женщина, — сказал мэр. — У меня же руководство все-таки есть!

— Парень, ты мне все-таки скажи, когда они угомонятся?

— Кто?

— Да ваши эти *** (гомосексуалисты. — П. К.), — не успокаивалась женщина в норковой шубе. — Вам шо, на России своей земли мало?

— Россия нас освободить хочет, Люда! А эти истребляют! — вмешался мужчина рядом.

— Шо ты мелешь, дурак! Кому ты нужен?

— А зачем они (ВСУ. — П. К.) стоят в городе и лупят по «дээнэру»? Ответка-то на нас летит!

— Да тоже потому что ***  — повторила свою мысль Люда. — И те ***, и эти!

— Если бы только бутылочку бензина для генератора или хотя бы пол — телефоны подзарядить да батареи включить…

— У тебя телефон работает?

— Да на крышу надо лезть в пятиэтажках или за горсоветом есть пятачок.

Немного стихает. Во дворе горсовета поднимается лай и визг брошенных собак. Исхудалый грязный алабай бросается на дворняг. Его пытается успокоить такой же грязный и худой мужичок, гладит по загривку, алабай нервно озирается по сторонам. Идем в город.

^{Фото: Сергей Полежака}

Затишье для Дебальцева — это утренние часы, примерно с 7 до 11. Затишье — это не тишина. Это продолжительные интервалы между «исходящими» и «входящими» — минут 15 или даже полчаса.