Мы позвонили Михаилу Лесину, чтобы взять у него комментарий, но разговор, неожиданно для обеих сторон, продолжался около часа. По словам Лесина, мы практически услышали его речь на предстоящем совете директоров. Публикуем главные тезисы разговора. 

«Венедиктов сказал мне, что не может потерять лицо»

Естественно, мотивацией для проведения собрания послужило поведение Плющева. Как первоначальное, так и последующее. Моя бурная негативная реакция была именно на его финальное высказывание.

Если бы этот твит был высказан в адрес оппозиционера, то все начали бы критиковать человека, который написал его. Мол, какой позор. Меня возмутил тот факт, что общественность оправдала Плющева, потому что он либеральный журналист.

Мне все звонят и задают вопросы с таким воинствующим непрофессионализмом, что я кладу трубку после первой минуты. Нельзя смешивать личное с профессией. Кем бы Иванов ни был, существуют такие дефиниции, как семья, дети, жена, здоровье, смерть. Неприлично касаться этих вещей.

В 90-х годах я был активным участником всех политических войн и игр, но у нас было святое правило: мы не имеем право трогать жен и детей.

Я взорвался именно после третьего твита. Сначала я позвонил Венедиктову утром, когда увидел блог по поводу этой новости на сайте «Эха», и сказал: «Сними, Леша, блог». Он ответил, что пропустил блог и не читает твиттер. Через некоторое время после нашего разговора вышло хамское извинение Плющева за форму вопроса. А потом третий твит о том, что вопрос будет поставлен по-другому. Тогда я не выдержал и позвонил снова Венедиктову. Я ему объяснил, что он должен уволить Плющева по одной простой причине: я ему позвонил, он поговорил с Плющевым и объяснил ему недопустимость ситуации, а ровно через сорок минут возник третий твит. Выходит, что главный редактор не смог привести в чувства своего сотрудника? Я сказал Венедиктову, что у него есть время до 11 утра. И если он не примет решение, то это сделаю я. Венедиктов заявил, что не может потерять лицо. Тогда в 11 утра я позвонил генеральному директору и сказал: сделайте приказ об увольнении Плющева.

Я не мог не отреагировать на эту ситуацию по целому ряду обстоятельств. Вас не смутит, если на последней странице вашей газеты появится объявление о предоставлении сексуальных услуг? Смутит, конечно. Потому что у вас есть внутренне понимание того, что вы делаете, внутренняя гордость. «Эхо Москвы» — серьезная политическая станция, представляющая огромное количество позиций. Это значит, что нужно поддерживать свой облик и имидж, соответствовать тем параметрам, которые вы же сами задаете у себя в эфире. А то получается, что родители себя в гостях хорошо ведут, а дома морду бьют?

«Я не спорю, что увольнение было незаконным»

Я прекрасно это понимал, когда отдавал приказ. Я даже согласился с Венедиктовым, что это было незаконно. Я предложил главному редактору и редакции обозначить свою позицию в этом процессе. На что мне открытым текстом было заявлено: «Руки прочь!» Я не могу в таком политическом активе руководствоваться тем, что меня не слышат. У меня есть собственная точка зрения, я представитель акционеров, совета директоров этого акционерного общества. Меня обязаны слышать. Редакция могла бы быть простой: извиниться за происходящее, согласиться, что сотрудник поступил плохо. Передо мной — не нужно. Оскорбили не меня. Это не было моим личным делом.

Да, Венедиктов принес свои извинения. Но он сделал это под давлением, когда понял, что ситуация будет развиваться. Он извинился, а потом добавил: «Я главный редактор и буду здесь единолично принимать решение». Через час Плющев вышел в эфир и опять начал касаться этих тем. И что дальше? За что главный редактор несет ответственность?

«Вы думаете, что мне так хочется закрыть «Эхо Москвы?»

Венедиктов сейчас декларирует, что наш разговор состоялся по его инициативе. Но это не так. Я его вызвал к себе в понедельник и сказал: «Леша, прими решение. Я готов отменить приказ об увольнении — не вопрос. Я согласен с тем, что принял незаконное решение и дал команду генеральному директору. Я этого не скрываю. Но ты прими хоть какое-то решение. К примеру, объяви публично, что Плющев уходит из эфира на два месяца, перевоспитывается, редакция принимает все силы, чтобы поправить моральный облик Плющева. Может, это и бессмысленно, но ты хотя бы скажи об этом. Не может быть в этой истории только один пострадавший».

Вы думаете, что мне так хочется удавить Плющева, выгнать Венедиктова и закрыть «Эхо Москвы»? Или вы считаете, что у меня для этого мало ресурсов, знаний, опыта и характера? У меня и до этого была масса возможностей для принятия такого решения. И вообще, это надо было делать на входе, — когда я только входил в эту позицию, а не ждать целый год, чтобы реализовать свою мстительную сущность.

«Конфликт носит абсолютно личностный характер»

Венедиктов поставил меня в неловкое положении. Я должен довершать начатое дело. Мы же не можем так наплевательски относиться к акционерам. Конфликт не носит существенного политического характера. Я очень аккуратно с этим активом в течение года обращался. Все претензии политического характера или вопросы, которые у меня возникали, я решал достаточно человеческим путем — выслушивал позицию Венедиктова и обозначал свою. Для меня это нормальный рабочий процесс.

Венедиктов всегда был для меня умным и талантливым политиком, много лет лавирующим между всеми акционерами, политическими силами. Он был для всех удобным. Все эти мифы, что он супердемократичный и либеральный, оставьте себе. Но когда я столкнулся с ситуацией с Плющевым, то очень удивился. Я не понял, что произошло с Венедиктовым.