«Доброго времени суток, Александр! Скажите, пожалуйста, что происходит с ЖЖ и когда он опять будет работать?» — написал я и отправил письмо Плющеву. Почему Плющеву? Потому что из всех людей, о существовании которых в ЖЖ я тогда знал (Ольшанский, Галковский, Кононенко и кто там еще тогда был), только у него был понятный и весомый статус в офлайновой российской реальности — сотрудник «Эха Москвы», то есть самый знаменитый и самый влиятельный человек из известных мне пользователей ЖЖ, поэтому я написал именно ему.

Это было двенадцать лет назад, и вы («вы» — и редакция Кольты, и средний ее читатель, каким я его себе представляю), уверен, тогда вообще не знали этого имени, потому что Плющев тогда на «Эхе» вел новости и, кажется, еще маленькую, минут на пять, рубрику об интернете. Это «у нас» он был звезда, а «у вас» его еще не было. Позапрошлая эпоха, каменный практически век, герои реальной жизни и герои интернета не связаны между собой вообще никак. Самый знаменитый писатель — Горчев, самый знаменитый поэт — Щербаков, самый знаменитый художник — то ли Акуаку, то ли Соамо. Носика еще не показывают по телевизору, Тёма еще не сидит на московских подрядах, и все совсем не так, как сейчас.

Плющев — человек оттуда, и это важно даже сейчас, когда он давно уже стал реальной звездой реального «Эха» (а сейчас вообще — главным ньюсмейкером этого ноябрьского дня). Два мира соединились в один; тот большой — в котором Путин, Лесин, «Газпром» и Следственный комитет — проглотил наш маленький — тот, в котором Плющев, Носик, Лебедев, я и много кто еще. Он его проглотил со всеми нами, кого-то переварил, кого-то выплюнул, и каждый раз мелькает надежда — может быть, хоть сейчас подавится. А он не давится, у него только две опции, две возможности — проглотить или выплюнуть. Венедиктов обещает Плющева удержать, но что-то уже не верится. В крайнем случае, выплюнут обоих. Ну или переварят, тоже вариант.