Такие вещи заставляют задуматься. Может быть, даже занервничать.

 

Или покаяться. Знаете, есть всегда какое-то последнее убежище, тихая пещера (здесь помянем Платона), из которой ты смотришь на мир. Мир проваливается в черную дыру – кстати, если следить за новостями, то тяжело не отметить нарастание количества заголовков типа «Ученые обнаружили странное отверстие в земле» возле какого-нибудь Нижнего Тагила, – но ты вроде бы и в стороне.

 

Я тоже говорил себе и другим: Россия в войну не втянута. Месяц за месяцем говорил: конечно, граждане нашей страны воюют на стороне так называемых народных республик. Конечно, российская пропаганда работает на повышение их количества. Весьма вероятно, что новейшее оружие в руках у «ополченцев» – из России. Но ведь там нет наших военных. Вот если бы были, тогда конечно, а так…

 

(Здесь мы оставляем за скобками тему Крыма, которую, спасибо депутату Яровой, нельзя обсуждать всерьез, не скатившись в чистую уголовку, но все, кто не ленится думать, – думать пока еще вроде бы не запрещено, – понимают, что там есть некоторый круг вопросов.)

 

Я убеждал себя в этом, потому что довольно страшно оказаться гражданином страны-агрессора. Это какая-то извращенная форма патриотизма, когда иллюзий относительно происходящего не питаешь, но боишься называть вещи своими именами. Руководствуясь любовью к родине и даже, возможно, к себе.

 

А потом вдруг случается что-то вроде обвала в горах. То, о чем ты догадывался, становится фактом. Вот они, российские военные, дают показания. Вот могилы. Вот твоих знакомых пытаются побить у могил, чтобы лишнего не ляпнули. Вот с могил крадут таблички. Крадут у мертвых имена. Даже имена, оказывается, можно украсть у мертвых.