Исчез Михалков. Давно вы видели Михалкова? Был главным деятелем культуры, выступал от имени власти по моральным и патриотическим вопросам, говорил про церковь, а теперь, когда государство становится все более моральным, когда основные темы – патриотизм и православие, нет его, будто и не существовало никогда на свете.

Когда мы слышали его последний-то раз? Вскоре после «Утомленных солнцем – 2», когда он написал манифест просвещенного консерватизма и попытался придать ему статус материалов пленума. А власть манифест в качестве материалов пленума не взяла. Ни во время предвыборной кампании, ни во время зимних митингов он не проронил ни слова. И кто бы на его месте проронил – когда вместо него, главного режиссера страны, главой августейшего избирательного штаба назначают другого, Говорухина.

Почему одного режиссера-государственника заменили на другого, менее известного? Потому что Михалков слишком аристократичен. Он генерал на даче, барин в усадьбе, миллионщик на «Ласточке».

А такие теперь не нужны. Другое дело – Станислав Говорухин. Это народ в кожанке, квалифицированный рабочий с фронта, на нем защитна гимнастерка и яркий орден на груди. Пенсионер-железнодорожник, стреляющий в филолога, предпринимателя и программиста: вор должен сидеть, программист – лежать, хороший бизнесмен – мертвый бизнесмен.

Михалков для нового курса чересчур элитарен, а у нас теперь не просто режим, а народный. Назначаем Холманских, меняем скучноватого, но вполне дипломатичного Косачева, главу думского Комитета по международным делам на народного конспиролога Пушкова, дипломата Авдеева – на патриотического полемиста Мединского. Суркова меняем на Володина, а потом, не прошло и года – и вовсе его прочь. Не нужен просвещенный консерватизм Михалкова, не нужна больше суверенная демократия Суркова. «Много букав». Будь проще – и к тебе потянутся простые люди.

Как писал посол США в Москве Байерли в депеше 2010 года (засекречена до 2019-го, всплыла на «Викиликс»), «многосторонняя личность Суркова накладывает отпечаток на его двойственный подход к США, в котором зависть перемешана с неуважением». Сурков признавался послу, что считает себя англофилом (это примерно как Набоков), любит американскую поэзию, просит привозить ему диски с американским рэпом. « <...> Корни влияния Суркова – в его многолетней работе на Путина, безжалостности и выдающемся интеллекте. Вместе с тем отсутствие собственной сильной организационной базы внутри элиты лишает его положение стабильности. Эксперты в разговорах с нами высказывали мнение, что Сурков завис между лагерями: оттолкнуть его боятся, но и полностью не доверяют», – пророчески пишет посол.

В депеше Байерли описывает в картине верной уединенный кабинет, где висят фотографии рэпера Тупака Шакура, Джона Леннона, Нильса Бора и Вернера Гейзенберга. «В прошлом году он добавил к ним портрет президента Обамы», – добавляет посол. И щетки тридцати родов и для ногтей и для зубов.

Если роман «Околоноля» написал, как, судя по всему, и есть, Сурков – он вовсе не бездарный писатель. И уж точно одаренный читатель: удачно совместил в одной вещи набоковскую красивую речь, пелевинский абсурд и театральный сорокинский садизм. И множество скрытых цитат. «Если я украл миллиард, а любви не имею, то я ничто...», – это ведь правда хорошо. В кругу друзей и знакомых Суркова – Бондарчук, Табаков, Гельман, Гребенщиков. Литературный салон, двор Медичи, вилла Гонзага.

А еще стихи. Со стихами сложнее, но в качестве текстов для интеллектуального рок-альбома они точно подходят.

Мой бизнес – охота на мух.
Я – редкое насекомое,
почти незнакомый науке паук.
Я сделан
из чужого тела,
но я не болен,
просто так устроен.

Простому человеку такого не надо. Путину третьего срока – тоже.

Есть за что прогнать

У Путина были основания быть недовольным Сурковым. У любого правителя были бы. Все последние годы Сурков рассказывал, что готовится отразить оранжевую угрозу, цветную революцию, иностранное вмешательство в передачу власти в России, тратил деньги на лагеря, футболки, явочные квартиры, зарплаты комиссарам, командировочные, суточные, логотипы, палатки, платки, кнуты и пряники. А когда наступил час Х, то есть вот эти самые волнения при передаче власти – самому себе назад, – оказалось, что вывести некого. Все проедено, а патриотически настроенной молодежи, которая наденет футболку, встанет поперек Ленинского проспекта, и никто не пасаран – ее нету. В отчетах есть, а на улице жук обильнее бы чихнул.

Пришлось срочно звать из Брюсселя бывшего врага справа, Дмитрия Рогозина, вдруг его еще кто помнит из националистов. Но, как выяснилось, не помнят, и на первом провластном митинге патриоту Рогозину пришлось, преодолевая, выступать перед срочно согнанными по управам таджиками. Тем временем сам предводитель патриотической молодежи вдруг назвал оранжевую угрозу лучшими людьми страны.

Глядя на такое, у Путина были основания подозревать неудачу в другой подведомственной интеллектуалу сфере. Если столько даром проедено на «Наших», то почему ничего не пропало в «Сколково»? Что-нибудь пропало, наверняка. Тем более что на месте будущего иннограда, нашей новой иноземной слободы, как было картофельное поле, так и есть. 

В публичном, горячем по нашим северным широтам споре Суркова с Маркиным Путину не трудно было решить, кого поддержать. С одной стороны – Сурков, который «завис между лагерями», с другой – Следственный комитет, который нигде не завис, у которого и «болотное дело», и Навальный, и Сердюков, и Скрынник. И если делать темой третьего срока борьбу с коррупцией и репатриацию элит, то без Следственного комитета никак, а без Суркова – очень даже. К тому же Маркин – сам почти интеллектуал, пишет озорные статусы, и у него есть твиттер.

Прекрасная эпоха

Сейчас уход Суркова кажется почти что концом прекрасной эпохи. Но даже по нынешним временам в ней было не так уж много прекрасного. Просто тогда еще была свежим, новым переживанием потребительская революция: кредитные машины, отпуск в Тоскане, завтраки в кафе. Они и скрашивали. 

Но если перенести события сурковской эпохи в наше время, они бы показались невыносимыми признаками безысходности и реакции, которую невозможно больше терпеть. Если бы сейчас, как в расцвет Суркова, молодые патриотические активисты гонялись бы по Москве за послами – литовским, латвийским, польским, английским. Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит? Не Якеменко ли Василий? 

Десятки тысяч свезенных синерубашечников маршируют по перекрытому для них Ленинскому проспекту. Торговые сети бойкотируют шпроты и рижский бальзам. Жителям говорят, чтобы они не покупали ничего латышского, эстонского, грузинского, польского. Не только какие-то там несанкционированные, а любые самые крошечные митинги разгоняют, а санкционированных – и нет вообще уже много лет. Совершенно не опасных оппозиционеров и журналистов заманивают под скрытые камеры гаишники и красавицы из тайного приказа. Главный враг – попеременно – то Прибалтика, то Восточная Европа, то Англия, то Украина. Америка – всегда. И вот он Запад со своими марионетками, своими грязными лапами, НАТО своим лезет в нашу Грузию, и уж совсем в святое – на нашу Украину. Антизападная риторика времен цветных революций была, пожалуй, тяжеловесней и истеричней нынешней.

Перед Большим театром, на второй главной площади страны юные борцы за нравственность и культуру жгли книги известного и уже давно заслуженного писателя, потому что Большой театр покусился на «Лебединое озеро», на «Жизнь за царя» покусился и поставил неправильную оперу на слишком современную музыку и недостаточно целомудренное либретто. Сейчас такое делают какие-то самодеятельные околоцерковные Пьеро. А тогда-то мы точно знали, что сожжение книг у Большого – государственное дело. Разве что тогда был светский патриотизм, – может, потому, что прежний патриарх не давал втянуть в сожжение книжек церковь, а мы-то не ценили. 

Сейчас новых тем в этом патриотизме по сравнению со временами Суркова – две, ну может, три: православие, защита русских детей от Змей-Горыныча и сексуальная безопасность нации, чтоб ей никто, кроме лидера, не овладел нестандартным образом. А так и суверенная демократия, и национальный лидер, и активисты на улицах – всё уже было и тогда.